— Сын мой, нельзя заставлять оговаривать себя, пытая родных и близких обвиняемых! — встал священник, тоже сверкая глазами.

— Святой отец, ни в коем случае! — нервно насмеялся я, повернувшись к этому адвокату. — Повторяю, сеньор Игнасио это сделает ДОБРОВОЛЬНО. А значит поведает нам сейчас о таких деталях и нюансах своего преступного бизнеса, о которых мы с вами, падре, да и вообще никто в этом зале, не имеем представления. Да, сеньор Аранда?

— Да, сукин сын! — зло фыркнул будущий бывший барон.

— Что ж, начинай! — усмехнулся я, сел на стул и сложил ногу на ногу.

— Впервые они пришли ко мне, когда мне было двадцать семь… — начал виновный. В глазах его плескалась надежда. И гордость — что защитил-таки свою семью. Это достойно мужчины. Я же почувствовал пустоту, и… И всё. Это экзамен, просто экзамен — к чёрту любые эмоции, способные помешать.

Всё оказалось настолько прозаичным, что даже рассказывать неохота.

К юному семнадцатилетнему баронету, старшему сыну своего отца (мне пятнадцать если что, чел чутка старше моего физического носителя тогда был) подошли хорошие люди и предложили сотрудничество. Дело происходило в Альмерии, куда баронет отправился после первого в своей жизни похода на фронтиры. Без отцовского пригляда отправился — уже мужчина же. Ну и, разумеется, несмотря на местный достаточно суровый менталитет, усердно бухал, заливая вином увиденное на войне. И из-за этого, по пьяни, встрял в нехорошую историю, поимев дочку одного очень влиятельного сеньора, предназначенную для брака с созданием мощного политического союза, которую иметь было нельзя. Люди о её браке договаривались, когда сеньорита в колыбели лежала — а тут такая засада. Отягающий фактор: сеньор оказался с севера, то бишь голытьба, у которой ничего нет, кроме чести. И за эту честь был готов юного Игнасио пришить, где найдёт.

Но опять-таки, это был нищий граф с севера, даром что граф, и изрядная сумма денег помогла бы уладить конфликт. Очень изрядная. Невероятно изрядная. У баронета такой не было. И у отца его, скорее всего, сразу бы не нашлось, только в рассрочку — баронство на торговом тракте, процветает, насобирал бы. Но опять-таки эти коварные слова «нужно здесь и сейчас». Да и мальчик не мальчик уже, муж.

И баронету помогли. Денег дали, с графом с севера договорились, тот не стал раздувать бучу, забрал обесчещенную (но довольную) дочь и уехал. А сам Игнасио с тех пор… На крючке.

Пока был жив отец, его задачей было сообщать через доверенных людей «кому надо» о передвижениях баронской армии. Дабы сеньоры «весёлые люди» избегли виселицы, успевали уйти. А как стал бароном, наладил прямые контакты, и бизнес расцвёл с новым размахом. Единственное условие — частота нападений должна была быть не так, чтобы очень великой. Не более трёх крупных нападений в год. Чтоб повышенное внимание не привлекать. Про мелкие, по его словам, он не в ответе, это творчество сеньоров наёмников, которое он не в состоянии пресечь. Но, однако, и с них он получал отступные — высокие сеньоры честно блюли договорённости. Мне имена этих людей в Альмерии ничего не сказали, дворяне, каких в королевстве тысячи, мелочь, а поди ж ты. Предъявить им ничего не получится, но для себя заставил Трифона всё-всё тщательно запротоколировать.

По сути, к часу ночи барон рассказал всё, что знал, дальнейшее общение стало бессмысленным. Мы накатали ему отдельный пергамент, где было расписано кто, как, когда, кто соучастник, что он добровольно кается и сожалеет, все дела. Затем сеньор поставил роспись, своей рукой, а я за это решил быть милостивым, и сказал, что его повесят не как обычных воров, медленным удушением, а через эшафот. Он умрёт быстро, падением с подмостка, верёвка перебьёт ему шейные позвонки. Барон поблагодарил, и при этом был искренним.

— Рикардо, расскажи, как там? — произнёс он мне в спину, когда я отпустил Тришку и охрану и собрался уходить сам. Казематы в замке были так себе в плане комфорта, а ещё тут воняло мочой и фекалиями, было не по себе и хотелось побыстрее разделаться.

— Идите, — кивнул воинам, и, дождавшись скрипа внешней двери, обернулся. — Где, там?

— В будущем! — горели глаза Игнасио.

— А ты мне поверил? — хищно оскалился я, дескать, я тебя наколол. Не прокатило:

— Рикардо, я серьёзно.

М-да, поверил. И отнекиваться не получится. Потому и сдал себя с потрохами. Человек такая скотина, что грудью идёт на доты, когда знает противника. А вот любое неизвестное пугает так, что шарахается от невинной «свечки», но о которой не имеет представления. А я спалился именно тем, что был искренен в тот момент — поверил, что это неизведанное на самом деле было. Только это спасло семью барона и его сына (остальную семью серьёзно пытать я, конечно, не собирался, но что-нибудь плохое на камеру сделал бы).

Сел на стул, на котором восседал до этого, но теперь верхом, спинкой вперёд, сложив локти на оной спинке.

— Я даже не знаю, что рассказать, — честно признался как есть.

— Ты сказал, что ничего хорошего там не ждёт, — покачал он головой. — А что ждет? Как? Почему?

— Знаешь, Игнасио, — грустно усмехнулся я, — по сути своей человек там так и остался тем, кто есть. Тем, кто тысячи лет назад гонял мамонтов — это такие огромные лохматые элефанты севера, они вымерли. Вот только со временем он накапливал опыт и знания, и в первую очередь знания о том, как предать, подставить, облапошить и поработить. И если вы живёте на заре цивилищации, машете железными палками и блюдёте неписанный кодекс чести… Хреновой, дрянной, но всё же чести, многие поступки для вас совершать западло… То в будущем такой проблемы просто не будет. Всем будет плевать.

Потом я рассказывал про слом средневековья. Про кувалду капитализма, вбивающую остатки феодализма в грунт.

— Власть купцов… Это жестоко! — не мог не согласиться Аранда.

— А то! Что хорошего они могут принести в мир? Ничего. Но альтернативы просто нет. Так началась эпоха промышленности, мануфактур. И те крестьяне, что ушли от вас, которых вы выкинули, стали в рабских скотских условиях на них. И кормить их, чтоб не сдохли, никто больше не был обязан…

Затем коснулся эпохи первоначального накопления капитала. Треугольник Европа-Африка-Америка. Пиратство, работорговля и грабёж — три кита накопления капитала, из которого создадутся главные владельцы… Будущего. Главные владельцы денег, контролирующих всё.

Рассказывал, как появился национализм и нации, что жители разных регионов просто так становились чуждыми друг другу и им прививали взаимную ненависть. Про мировые войны, как способ скинуть на кого-то кризис в собственной системе перепроизводства. Массовый голод, вымирание целых провинций, миллионов людей. Мясорубка на фронтах и Первой, и Второй мировой, стёртые в пыль тысячи городов. Картельный сговор владельцев денег, создавших систему, контролирующую весь мир, без которых никто на планете не мог даже чихнуть. Искусственные конфликты и экономические кризисы, с помощью которых уничтожались те, кто позволял себе вякать, вроде де Голля. Зачистка и грабёж целых стран, но не в угоду других стран, а в угоду банкстеров, владельцев Больших Денег. Отдельно рассказывал про революции, их было много, эфолюция революций интересная наука. Голландия, Англия, Франция… Весь девятьнадцатый век Европы… И даже немного про Россию.