Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хана уже пять лет считалась членом семьи Матани. В свои двадцать шесть она была матерью трехлетнего ребенка. То, что даже при мысли о наваждении Косаку ей становилось не по себе, ясно доказывало одну вещь: его страсть оскорбляла ее женскую добродетель, в которую она до сего дня свято верила. Хана выбранила себя за нелепые сомнения и легла спать. В ту ночь большое одеяло казалось ей особенно тяжелым. Она беспокойно металась на футоне,[38]время от времени убавляя пламя в лампе. И даже когда окончательно погасила свет, еще долго не могла заснуть.
В ту осень хана впервые за четыре года наведалась в Кудояму. Восьмидесятилетняя Тоёно, пребывавшая в добром здравии, вышла встретить внучку.
– Грядут тяжелые времена. Похоже, скоро снова война начнется, – вздохнула Тоёно, которая по-прежнему интересовалась внутренними и международными делами.
– Это неизбежно.
– Так Кэйсаку говорит?
– Да.
– Возможно, он прав. Но Россия гораздо больше Китая. Ты читала Достоевского?
– Читала, – кивнула Хана.
Тоёно покачала головой, уставившись вдаль.
– Япония не должна вступать в войну со страной, которая подарила миру таких великих людей, как Толстой и Достоевский. – Хозяйка дома Кимото, не пропускавшая ни одного выпуска литературных альманахов «Кокумин-но томо» и «Мияко-но хана», была прекрасно знакома с иностранной литературой.
– Во вчерашней статье говорится, что Сюсуй Котоку и Кандзо Утимура[39]вынуждены уйти из «Еродзу тёхо».[40]Теперь, когда в обществе царят подобные настроения, становится очень трудно выступать против войны с Россией.
– Тебе это Кэйсаку сказал?
– Нет, Косаку. – Хана так и не сумела признаться бабушке, что брала почитать «Преступление и наказание» Достоевского в переводе Футиана Утиды у своего деверя.
– Насколько я понимаю, Косаку отделяется от семьи.
– Да.
– Ему уже выбрали невесту?
– Пока еще нет. Он просто собирается построить себе дом.
– Как странно! Интересно почему?
Не стоит и упоминать, что Хана не могла ответить Тоёно: потому что он влюблен в меня. В конце концов, у нее не было никаких доказательств, подтверждающих слова мужа. Так или иначе, едва получив разрешение основать побочную ветвь, Косаку повеселел и стал относиться к Хане по-дружески. Если она просила у него почитать новый переводной или отечественный роман, он охотно давал книгу. Однажды даже сам предложил ей эссе Исоо Абэ.[41]
– Я рада слышать, что настроение у него значительно улучшилось, – покивала Тоёно. – Должно быть, он доставил тебе немало хлопот.
Хана не имела привычки жаловаться своим родным, но бабушка, похоже, и без того обо всем знала.
Как и четыре года назад, женщины направились в Дзисонъин. Неожиданно Хана увидела у обочины хурму.
– Год выдался урожайный. Кудояма славилась своей хурмой.
Крупные сладкие плоды яркими оранжевыми пятнами выделялись на фоне темных ветвей.
– Да, год поистине урожайный. Но ты ведь знаешь, что беременным нельзя есть хурму. Как жаль, что ты не можешь отведать этого лакомства, проделав такой длинный путь!
– Они так вкусно пахнут, что я вряд ли устою.
– Как можно такое говорить?! Зачем тебе лишняя маета с желудком? – Тоёно снова превратилась в заботливую бабушку.
Пребывая в бодром настроении, она без посторонней помощи взошла по каменным ступеням. Беременная Хана в свою очередь поднималась очень медленно, время от времени останавливаясь передохнуть.
– У госпожи хозяйки Кимото столько энергии! – удивилась Киё.
Току согласилась с ней.
– И все же она стареет. Видит уже плохо, поэтому приглашает родственников из главного дома и заставляет их читать ей газеты от корки до корки. А потом еще и книжку потрудней выберет и тоже читать требует. Родичи жалуются, что приходится целыми днями ее развлекать. А стоит кому-то сделать ошибку, она всякий раз фыркает и говорит: «Жаль, что здесь нет Ханы!» Что до членов младшей ветви, им очень обидно это выслушивать, – потихонечку доложила Току.
Тоёно стала слаба на ухо и не могла разобрать, о чем сплетничают служанки. Прислушиваясь к их болтовне, Хана поняла, что две женщины перестали соперничать друг с другом из-за нее, как это было в прежние времена, и задумалась, сколько лет утекло с тех пор, как она ушла от Кимото. Теперь она стала полноправным членом семейства Матани – достижение, способное согреть душу любой женщине.
Шарики амулета, на котором Тоёно написала имя и возраст внучки, были намного больше тех, что Хана повесила здесь, когда ждала Сэйитиро. Родив одного ребенка, она уже не боялась и не смущалась. Будущая мать подняла голову и посмотрела вверх.
– Хороший выдался год, – с уверенностью заявила она.
– Весьма благоприятный, – согласилась с ней Тоёно.
Одного взгляда на белоснежные амулеты, висевшие рядом с подношением Ханы, было достаточно, чтобы понять: в округе очень много беременных.
– Давненько мы вас не видели. Идемте, выпьем чаю. – Из частных покоев появилась жена настоятеля.
Тоёно и Хана не смогли отказаться от ее искреннего приглашения и уселись на залитой солнцем энгаве. Одна из служанок сходила набрать хурмы и подала фрукты как есть, прямо в корзинке.
Хана пришла в неописуемый восторг.
– Как замечательно! Я с удовольствием съем немного.
Тоёно неохотно позволила внучке отведать сочных плодов.
– Думаю, у тебя не будет несварения от хурмы, выращенной женой настоятеля, но смотри не переешь.
Хана взяла нож и умело разделала фрукт. Току в изумлении взирала на свою бывшую госпожу; она не могла припомнить, чтобы Хана так ловко управлялась с ножом. Да и представить ее на кухне Матани она тоже была не в состоянии.