Она замерла, обернулась ко мне и произнесла с издёвкой:

– Ну… там опасно… Там всё такое ветхое… того и гляди провалится, обрушится…

Что-то не верится.

– Мы же не хотим, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Всё понятно.

– Ты должна мне пообещать!

– Обещаю, – прошелестела я, а за спиной скрестила пальцы.

– Ну вот и хорошо, – вздохнула тётя Мэг.

Я прямо увидела, как она сразу расслабилась всем телом. Похоже, ей чрезвычайно важно, чтобы я не нарушала это правило. Интересно, почему?

Старуха толкнула дверь и вышла. Не знаю, что там такое в восточном крыле, но дело явно не в прогнивших полах и ветхих стенах. Просто ей надо, чтобы я туда не совалась. Что она там прячет?

Сразу же после завтрака исследую всё поместье, и в первую очередь восточное крыло. Запретное всегда особенно привлекает. Стоит мне что-нибудь запретить – и я точно это сделаю.

Я, конечно, буду осторожна в восточном крыле: вдруг я ошиблась и тётя Мэг правда просто печётся о моей безопасности.

Поев, я снова почувствовала себя человеком и решила пока не возвращаться к себе в комнату. Пусть Уилл уведёт лошадь обратно в конюшню. Мне сейчас совсем неохота общаться с этим сумасбродом.

Итак, я отправилась исследовать замок. Я вышла на парадную лестницу и побежала по ступеням наверх, считая этажи.

Первые два этажа я промчалась одним махом, на третьем стало тяжко, а когда добралась до четвёртого – уже дух вон!

В изнеможении я опёрлась о перила и огляделась.

На четвёртом этаже лежал ковёр лазурного цвета. Коридор был шире, чем на нижних этажах, и на стенах висели изображения каких-то кораблей. Между картинами висели чучела рыбы-пилы, акул, ската и раздувшейся рыбы-шара.

В углу на серебряном блюде возлежало чучело сома размером с бульдога. У рыбы были длинные усы, а чешуя блестела на солнце, светившем через многочисленные стрельчатые окна.

Этого сома можно было бы принять за живого. Я осторожно провела пальцем по глянцевой чешуе. Она оказалась влажной и скользкой. Брр! Я отдёрнула руку. Фу, гадость!

В одной из комнат послышался плеск воды. И крик чаек. Но это уж мне точно показалось. До моря отсюда несколько миль. Или тут кто-то слушает звуки природы на диске, чтобы расслабиться? Отец так иногда делает. Но крики чаек слышались так явственно и чётко, что я пошла на звук.

Вскоре я увидела белую дверь. Она была не заперта, и я вошла в комнату. Оказалось, это ванная – ничего особенного, довольно запущенная, но весьма благородного вида. Высокая белая керамическая ванна, ножки в виде звериных лап, раковина из мрамора в виде морской ракушки, хромированный кран и трубы.

Повсюду лежал толстый слой пыли. Здесь давно никто не мылся. Над ванной висела картина маслом с подписью «Озеро Лох-Несс в сентябре 1768 года».

Вокруг пожелтевшей раковины стояли три корабля в бутылках разной величины. Мне всегда нравились такие миниатюрные модели в бутылке. Я взяла одну из них в руки.

Корабль назывался «Мэри Лу». Я осторожно отёрла рукавом пыль и грязь со стекла. Это была самая маленькая из моделей в пузатой бутылке, запечатанной красным сургучом и с пробкой.

Меня вдруг закачало, и чем больше я протирала стекло, тем больше меня укачивало.

Перед глазами всё поплыло и стало меркнуть. На месте раковины возникли какие-то новые картины и слились в нечто большое и синее. На губах появился солоноватый вкус, в лицо плеснула ледяная вода. Земля ушла у меня из-под ног, хлестнул сильный порыв ветра. Послышался рёв разбивающихся о скалы волн.

Что это? Я уже и не в ванной вовсе, а на корабле, на том самом, который только что взяла в руки, чтобы рассмотреть! А, вот и пьяные матросы дерут глотки. И мощный корабельный такелаж тут же. Передо мной – суровое холодное море, оно бросается на наш корабль и треплет его, как игрушку. Мои руки вцепились в деревянный штурвал, и я тут же в ужасе разжала пальцы.

– Держи крепче, – произнёс кто-то рядом.

Я обернулась на голос. Сиссибелл восседала на бочке и глазела на меня.

– Кто это сказал?

– Штурвал возьми! – скомандовал голос. – Или захотела в Бермудский треугольник?

Я повиновалась и снова обернулась к кошке.

– Кошки ведь не умеют говорить, – выдавила я.

– Не умеют. – Сиссибелл наклонила голову набок и прищурилась. – А игрушечные корабли не ходят по морю.

Это говорила Сиссибелл! От изумления я выпустила штурвал, и он резко закрутился в другую сторону. Корабль накренился, я рухнула на палубу. Мужские голоса позади меня сыпали проклятиями.

– Держи штурвал! – рявкнула вдруг Сиссибелл. – Неужели это так трудно?!

Я вскочила и снова вцепилась в деревянное колесо:

– Что здесь творится, Сиссибелл?!

– Ну как что? Ты взяла корабль капитана Арчибальда Мэллори.

– И поэтому я здесь?

– Ну да. Корабль как раз идёт ко дну. А я не переношу воду. Нам бы убраться отсюда подобру-поздорову.

– Что?! Убраться? И как бы это устроить?

Сиссибелл вспрыгнула на руль и впилась в него когтями:

– Надо произнести заклинание, которое возвращает обратно.

– И что надо сказать?! – заголосила я в панике.

Голоса матросов сзади стали громче. Судя по всему, несмотря на шторм, они там, в кубрике, ссорились из-за остатков рома. Вот уже и ножи полетели, в ход пошла глиняная посуда, один из кувшинов улетел за борт.

У меня сердце выпрыгивало из груди.

– Слушай внимательно, – Сиссибелл дотронулась лапой до моей руки, – надо произнести специальные слова, иначе ничего не получится.

Я еле успела увернуться от летящего котелка:

– Да, слова, я поняла!

– Слова просты: Мэллори-Мэллори-Мэллори-Мэнор. Поняла?

Да уж чего тут непонятного. Я зажмурилась и глубоко вдохнула:

– Поняла… Мэллори-Мэллори-Мэллори-Мэнор! – Приоткрыла один глаз. Море было на прежнем месте. И спорящие матросы никуда не девались. – Не сработало!

Прямо передо мной из воды вздыбился хвост кита. Потом показался и сам кит. Он с шумом вытолкнул из носового отверстия воздух. Через мгновение меня накрыло волной и сбило с ног. Кашляя, я пробралась снова к штурвалу.

Сиссибелл невозмутимо отряхивалась. Её мокрая шерсть торчала во все стороны, и она походила на ватный шар.

– Моя ошибка, – сообщила кошка, – совсем забыла: ты должна потрогать талисман.

– Талисман?

– Да меня, меня, тугодумка! – В её сапфировых глазах блеснул упрёк.

Я больше ни о чём не стала спрашивать, только трижды погладила её по спине и повторила почти в отчаянии: