За этим возмущением стоит мечта Розанова использовать Чернышевского «в дело»: «С выходом его в практику — мы не имели бы и теоретического нигилизма». Мысль весьма простая: не будь самодержавие так глупо и непрактично, не было бы и нужды в русской революции.

И в «Мимолетном» Розанов подводит итог деятельности революционеров со времен Чернышевского: «„Ноздрев всех победил“. Ко временам „Современника“ аршинный чубук сего мужа вырос в версту. Вот уж дерево, которое не поливают, а оно все растет»[668].

Как ни странно то может показаться, столь же остро и горько возненавидел Розанов Грибоедова и его великое творение. «Комедия „Горе от ума“ есть страшная комедия. Это именно комедия, шутовство, фарс. Но как она гениально написана, то она в истории сыграла страшную роль фарса — победившего трагедию роль комического начала — и севшего верхом на трагическое начало мира, которое точно есть, и заглушившего его стон, его скорбь, его благородство и величие. „Горе от ума“ есть самое неблагородное произведение во всей всемирной истории. Ее смысл и дух — гнусный. Она есть гнусность и вышла из гнусной души, — из души мелкого самодовольного чиновника министерства иностранных дел… Благодушие народное пришло и посмеялось, „отдохнуло вечером“ и нимало не рассердилось, хотя пошляк-автор явно говорил: „Я над тобой смеюсь“».

Что же так возмутило и оскорбило Василия Васильевича в великой комедии? Прежде всего насмешки Чацкого над полковником Скалозубом и русской армией. «— Замолчи, мразь, — мог бы сказать Чацкому полковник Скалозуб. Да и не одному Чацкому, а САМОМУ. — Ты придрался, что я не умею говорить, что я не имею вида, и повалил на меня целые мешки своих фраз, смешков, остроумия, словечек, на которые я не умею ничего воистину ответить. Но ведь и тебя, если поставить на мое место — то ты тоже не сумеешь выучить солдат стрелять, офицеров — командовать и не сумеешь в критическую минуту воскликнуть: „Ребята, за мной“, — и повести полк на штурм и умереть впереди полка. Почему же я „пас“ — раз не умею по-твоему говорить, а ты „не пас“, хотя тоже не умеешь сделать, как я?.. Какую же ты гадость написал? И какая вообще пакость есть уже самая твоя мысль, намерение и (якобы) идеал. Это есть намерение поставить „слово“ выше „дела“, превознестись с „умею слово“ над „умею дело“»[669].

Другое обвинение Розановым Грибоедова касается «гнусной роли» его около народа мерзнущих, холодных, месящих глину ногами, пашущих землю, стреляющих во врагов, лезущих на отечество, и принимающих выстрелы в грудь свою от этих врагов и умирающих в чистом поле в безвестных «братских могилах» (напомним, что это писалось в 1915 году).

И Василий Васильевич говорит от себя то, что недоговорил Скалозуб: «Не стыдно ли человеку с умом и талантом, но бездельному, поджав руки в боки и глядя с высокого крыльца, — с „крыльца литературы“, — на труд рабочих на грязном дворе, смеяться, острить и зубоскалить над тем, как они месят глину ногами, как они выносят в „выгребную яму“ ушаты с помоями из кухни, как они носят дрова в дом, дабы было тепло этому посмеивающемуся над ними барчуку, и кряхтят под ношами дров, подымаясь по высоким лестницам, а дрова так страшно давят на спины, согнутые колесом»[670].

П. А. Флоренский напечатал в марте 1913 года в редактируемом им «Богословском вестнике» розановскую статью «Не нужно давать амнистию эмигрантам». Революционеры и либералы набросились на эту «позорную» статью за высказанное в ней предложение не пускать обратно в Россию политических эмигрантов. «Реакционер», «мракобес» — таковы были наиболее «мягкие» определения.

С тех пор эту злополучную статью, ставшую одним из поводов для отлучения Розанова от Религиозно-Философского общества, не перечитывали. Она просто числилась в активе тех, кто «обличал» писателя. И только в седьмом томе Собрания сочинений (1996) она вновь увидела свет.

Что же сказал в ней Василий Васильевич и почему он требовал не допускать возвращения политических эмигрантов задолго до того, как возникла пресловутая история с «запломбированным вагоном»? А писал он следующее: «Не нужно звать „погрома“ в Белосток, не надо „погрома“ звать и в Россию: ибо „революция“ есть „погром России“, а эмигранты — „погромщики“ всего русского, русского воспитания, русской семьи, русских детей, русских сел и городов, как все Господь устроил и Господь благословил»[671].

Статья «Не нужно давать амнистию эмигрантам» становится понятна и вполне закономерна в свете того, что писал Розанов о губительности революции для России. Еще в 1909 году, когда «партия на партию, террор на реакцию и обратно», он писал первому переводчику «Капитала» К. Маркса в России Г. А. Лопатину: «Только мне ужасно жаль бедную Россию, которая решительно валится набок. А с той и другой стороны так самодовольно „стреляют“…»[672]

Все начиналось с «церковного ослушания». В 1906 году в Париже на русском языке вышла книга Розанова «Русская церковь и другие статьи», в предисловии к которой, датированном 5 марта 1905 года, автор писал: «Д. Е. Жуковский, издатель „Вопросов жизни“ (в Петербурге) и переводчик Куно Фишера и др. трудов по классической германской философии, — любезно предложил мне издать за границей сборник таких статей моих, которые не прошли вовсе или прошли со значительными сокращениями в русской печати по причинам, у нас условно называемым „независящими“. Таковы были все доклады по церковным вопросам, прочитанные мною в Петербургских Религиозно-Философских собраниях в 1902 и 1903 гг. и напечатанные с чрезвычайными сокращениями в „Новом пути“». Теперь Розанов печатал все это полностью.

Когда же в 1909 году книга была переиздана (хотя и не в полном виде) в Петербурге, то это привело автора на скамью подсудимых. 8 октября 1909 года Петербургский комитет по делам печати обратился к прокурору Судебной палаты с просьбой возбудить судебное преследование за эту книгу. В донесении сообщалось, что первоначально статья «Русская церковь» была напечатана на итальянском языке в изданном в 1905 году в Милане сборнике, а затем со значительными сокращениями на русском языке в 1906 году в журнале «Полярная звезда», выходившем под редакцией П. Б. Струве.

О самой книге Комитет по делам печати делал суровое суждение: «Содержание ее заключается, с одной стороны, — в целом ряде весьма резких нападок на русскую церковь, с другой — в совершенно отрицательной критике христианского вероучения. Рассматривая вопрос о влиянии церкви на жизнь русского народа, автор категорически утверждает, что влияние это в общем было весьма вредное. Особенно вредным оказалось оно в отношении к семейной жизни русского народа. „Вопреки Библии, в разрушение ее слов, — говорит он на страницах 16–17, — Церковь русская выкинула вовсе любование Адама на Еву и сотворение ее Богом в удовлетворение столько же духовной жажды Адама, сколько и физической“… У православных плотская сторона в идее брака вовсе отрицается, и все дело получило скотское, свинское, абсолютно бессовестное выражение». Христианский брак, писал Розанов, есть «голое и безлюбовное размножение», производство «духовных чад Церкви»[673].