Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Четвертого мая 1974 года Ромен Гари пришел в гости к супругам Опно с подарком — своей книгой «Ночь будет спокойной». Когда он ушел, Элен Опно безжалостно пометила у себя в дневнике:
Он постарел: красивые голубые глаза утратили свой блеск, в волосах там и сям мелькает седина, и их давно пора постричь; кроме того, он отрастил бородку под Ленина, которая некрасиво подчеркивает и без того резко очерченную толстую губу.
Гари приехал в Париж на выборы: в первом туре он проголосовал за Шабан-Дельмаса[98], ведь он голлист, а во втором думает отдать свой голос за Миттерана. Как и всем «Товарищам освобождения», Жискар д’Эстен кажется ему дьяволом во плоти: ведь это он изгнал из Елисейского дворца отца Сопротивления.
А вот что Элен Опно написала о Гари 12 мая 1975 года, по прочтении «Ночи»:
Читая книгу «Ночь будет спокойной», которую принес нам Ромен Гари, я не знала, смеяться мне или возмущаться. Название красивое. А вот воображение автора настолько разыгралось, что это уже становится опасным: читатель может поверить, что описанные невероятные события действительно являются частью биографии Ромена Гари. «Говорят, в Берне я здорово развлекался. Мне рассказывали [Ох уж эти „рассказы“!], что я полез в Bärengraben к медведям, возможно, надеясь, что что-то произойдет. Но ничего не произошло, ведь в унылой Швейцарии даже медведи сидят в своем углу. Через два часа приехали спасатели и вызволили меня». Ну и ну!
Да и вообще Гари ничего не помнит. «Ах да, я однажды обедал в посольстве с Черчиллем, в тесном кругу, и он один выпил полбутылки виски перед едой, бутылку шампанского — во время еды, треть бутылки коньяка — с кофе…» Ничего себе!
Во-первых, я не помню, чтобы Гари присутствовал на том обеде, я не уверена даже, что было шампанское, но, несомненно, подавали белое вино, бордо, коктейли; кроме того, я очень сомневаюсь насчет виски, потому что англичане обычно пьют его after sunset[99]. Вина подавал метрдотель Луи, а поскольку Черчилль сидел по правую руку от меня, я бы непременно заметила его беготню, если бы Черчилль пил больше, чем остальные.
И наконец такой ляп: скучая в Берне, Гари якобы отправил тогдашнему министру иностранных дел Жоржу Бидо особым образом шифрованную (sic) телеграмму особой важности (sic). Кто бы, спрашивается, позволил ему это сделать? «Имею честь сообщить Вашему превосходительству, что в 13 часов над Берном пошел снег, который прекратился через двадцать минут. Следует заметить, что швейцарская метеослужба не предупреждала о возможности выпадения снега в указанный час; предоставляю Вам самому, Ваше превосходительство, сделать из этого соответствующие выводы…» Бидо, по словам Гари, действительно сделал выводы, и вполне определенные: «Отправьте его к психам!» — велел он главе кадровой службы Буске. «Вот так я был назначен официальным представителем штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке». Ничего себе! Если Гари и получил назначение на должность в штаб-квартире ООН, то только по протекции Анри Опно, который и предложил его кандидатуру руководству.
И при всем при том Гари называет Опно «милым старичком-послом», а тот только слабо возражает: «Мне тогда было всего шестьдесят, столько же, сколько ему сейчас!» Его, скорее, забавляет, чем возмущает, такая мания величия. «Всё это чистейшей воды выдумка, даже история в Гватемале, где я будто бы чуть не погорел. Всё переиначено». Не просто переиначено — подтасовано.
Гари помирился с Сильвией Ажид и 9 октября 1974 года написал ей, что приехал в Пуэрто-Андре продать свою виллу.
«Я продаю ее потому, что за восемь лет моей любви она стала слишком хороша для меня!» Ниже он писал: « с литературой покончено. Через пятьдесят лет люди разучатся читать». А ведь именно в это время он был полон исключительной творческой активности, работал над несколькими книгами одновременно, в том числе над «Голубчиком», первым романом Эмиля Ажара.
Решение Гари продать дом объяснялось тем, что его содержание обходилось слишком дорого. На Майорке влажный климат, поэтому помещение приходилось отапливать на протяжении нескольких месяцев в году. Кроме того, Гари надоело поведение некоторых людей, которые назывались его друзьями и позволяли себе жить в Симарроне в отсутствие хозяина за его счет, не потрудившись даже предупредить об этом. Они без зазрения совести пользовались его машинами, били их и даже не сообщали ему об этом.
Джин Сиберг рассталась с Деннисом Берри и снималась теперь только в эпизодах. Ромен Гари не хотел, чтобы Диего знал, что его мать бедна. Он выплачивал ей еженедельное пособие и был вынужден поэтому зарабатывать в два раза больше. Хотя Джин и не жила больше в той части дома, куда она переехала сразу после развода, ее богатый гардероб остался. Ромен ничего не тронул в комнате Джин, будто надеялся, что она вернется. Чтобы покрыть все расходы на ее лечение, ему приходилось писать по девять часов в день, а остальное время спать, чтобы восстановить силы.
Когда Симаррон наконец перешел к новому хозяину — двоюродной сестре Анны де ла Бом, состояние финансов Ромена Гари значительно улучшилось. Дом продавался с условием, что Гари сможет проводить в нем месяц в году, это было зафиксировано в договоре купли-продажи. Но Гари воспользовался этим правом только раз и очень скоро уехал, совершенно подавленный; после этого он уже не мог заставить себя войти в Симаррон.
Осенью Гари вернулся в ужасном настроении в Париж и опять заперся у себя в комнате, чтобы работать. Его не оставляло ощущение тревоги.
Однажды октябрьским вечером Евгения Муньос-Лакаста распахнула окно, выходившее на парк Ларошфуко, и позвала свою дочь Марисоль, которая гуляла с собакой: «Скорей иди домой, у Ромена сердечный приступ!» За несколько минут до того Гари начал терять сознание и позвал Евгению на помощь. Прибежав домой, Марисоль увидела, что Ромен Гари, бледный, полулежит в кресле, а Евгения поддерживает ему голову. Марисоль побежала на четвертый этаж — позвать на помощь Марию Мачадо, а Диего позвонил доктору Грогожа; тот вызвал машину скорой помощи. Мария Мачадо и Евгения поехали в больницу вместе с Гари. Проведя обследование, Ив Грогожа пришел к выводу, что проблемы с сердцем можно исключить: возможно, дело в диафрагмальной грыже, которой страдал Ромен Гари и которая могла вызвать боль в груди. Диего, со своей стороны, был совершенно прав, когда говорил, что его отец просто никак не может выйти из серьезного душевного кризиса. И действительно, у него постоянно менялось настроение — от подавленности до возбуждения. Нередко приходилось обращаться к врачу. Периодически, когда ощущение тревоги становилось невыносимым, он ложился на лечение в клинику Везине.
