В один прекрасный день мадемуазель Дрейфус уволилась из бюро: ей больше нравилось зарабатывать себе на жизнь в публичном доме, где она проводит по долгу службы с Кузеном их единственную ночь. Кузен, впав в глубокую депрессию, воображает, что он питон. Его запирают в «Зоосад» — там он окончательно превращается в Голубчика. Теперь он уже просто змея, которая притворяется человеком. Такова, полагает Кузен, цена жизни с нормальными людьми. Он заявляет, что хотел бы вернуться в общество, и его помещают в психиатрическую лечебницу, откуда он выйдет здоровым, но заикающимся: «Я в-вас л-люблю».

Однако в «Голубчике», как и в остальных книгах Ромена Гари, следует читать между строк.

Эта книга была написана нарочито неправильным языком: она пестрит каламбурами, языковыми парадоксами, намеренными ошибками, многочисленными случаями употребления одного слова вместо другого. Синтаксис тоже подвергся умелому препарированию. Также Гари неоднократно делает отсылки к еврейской культуре. Фамилия возлюбленной Кузена — Дрейфус, «как у всех чернокожих гвианцев», а соседа с четвертого этажа зовут Цурес — на идиш это слово означает «забота». А что говорит Кузен профессору Цуресу, столкнувшись с ним на лестнице? «Как и у вас, у меня, конечно, тоже есть в запасе истории убийств и преследований на случай, когда грустно и одиноко».

В мистификации Гари помог его приятель Пьер Мишо, с которым в Пуэрто-Анд-ре познакомилась и Мартина Карре. Этот бизнесмен был вынужден покинуть Лазурный Берег и теперь занимался импортом и экспортом цветных металлов в Бразилии; его парижский офис находился по адресу: улица Перш, 11, в районе Маре.

С самого начала Гари принял меры предосторожности, дабы никто не мог использовать ни его настоящее имя, ни псевдонимы. Он передал своему женевскому адвокату Шарлю-Андре Жюно и его коллегам из Нью-Йорка Сидни Дэвису и Майклу Ремеру все документы, подтверждающие его авторство в отношении книг, написанных под псевдонимом Эмиль Ажар.

Гари поручил Пьеру Мишо отнести рукопись в издательство и поговорить с Робером Галлимаром. На следующий день секретарь доложил Галлимару, что его очень хочет видеть какой-то господин. Робер хотел послать к нему одного из сотрудников издательства, но неизвестный настаивал на личной встрече, утверждая, что пришел по просьбе друга Альбера Камю. С Камю Галлимар был сам в теплых дружеских отношениях.

В кабинет вошел невысокий коренастый блондин, представившись: «Меня зовут Пьер Мишо, я инженер, приехал из Бразилии. Там я познакомился с одним человеком — не имею права открыть вам его имя, потому что он не может приехать во Францию. Он просил меня передать эту рукопись лично вам».

Робер Галлимар, ожидавший очередного графоманства, был приятно удивлен уже первыми страницами «Одиночества питона в Париже». Он решил представить это произведение в литературно-художественный совет на предмет опубликования. Пьеру Мишо он объяснил по телефону, что придется немного подождать решения вопроса.

На следующий день Ромен Гари легко нашел предлог пригласить Робера Галлимара в гости. Войдя в гостиную, тот увидел рядом с Гари Пьера Мишо — лицо этого человека показалось ему знакомым, но он не мог вспомнить, что видел его два дня назад у себя в кабинете. Тогда Гари сказал: «Ты памнишь того господина? Понял теперь, что к чему?» Галлимар недоверчиво спросил: «Ромен, неужели это подстроил ты?» — «Да, я. Теперь ты в курсе и должен дать мне слово, что никому об этом не скажешь».

Робер Галлимар согласился, но с условием, что Гари не будет предпринимать никаких шагов, чтобы повлиять на решение совета.

Рукопись «Одиночество питона в Париже» читали четыре критика: Клод Фарагги, Раймон Кено, Колетт Дюамель и Кристиана Барош. Клод Фарагги нашел книгу веселой и остроумной, хотя впечатление местами портили длинноты и неоправданная грубость. Он считал, что роман можно было публиковать при условии значительных сокращений, но не скрывал в целом скептического отношения к этому произведению. На взгляд Колетт Дюамель, приключения одинокого человека в большом городе были представлены в оригинальном ракурсе, но, как она выразилась, «это слишком странно, слишком чудно». Раймон Кено счел, что в «Одиночестве» «совместились черты, присущие Ионеско, Селину, Нимье и Виану». Его характеристика автора — «весьма самодовольный и по всем признакам зануда. Это всего лишь эпигон, но в своем роде явно талантливый. Что он напишет дальше? Вот в чем вопрос».

Одной лишь Кристиане Барош книга безоговорочно понравилась.

Воодушевления Барош оказалось недостаточно, чтобы убедить совет опубликовать роман Эмиля Ажара. Однако Робер Галлимар, не желая увидеть «Голубчика» напечатанным у одного из своих конкурентов, посоветовал своему двоюродному брату не упускать эту книгу. Таким образом, было решено напечатать ее, особо оговорив условие анонимности автора, в «Меркюр де Франс», являвшемся дочерним предприятием издательства «Галлимар» и возглавляемом бывшей женой Клода Симоной Галлимар. Рукопись была передана на рецензию редактору «Меркюр де Франс» Мишелю Курно. Свой отзыв о романе он начал с перечисления его достоинств: «Перед нами совершенно высококачественное произведение… Оно написано простым, живым языком, доступно всем, а также содержит глубокий смысл». Далее следовала жесткая критика. Роман содержал ряд отступлений, которые, по мнению Курно, отличались «весьма низким» качеством. За оригинальной, остроумной, хотя где-то грубоватой и затянутой первой частью следовала неудачная вторая. Может быть, автор согласится на несколько купюр? Роман не следует публиковать без исправлений. Будет очень жаль, если Эмиль Ажар откажется вносить поправки в свой текст! Мишель Курно тоже боялся, что «Меркюр де Франс» упустит этот роман, и спросил у Робера Галлимара, готов ли автор книги пойти им навстречу. Галлимар, вынужденный притворяться, отослал его с этим вопросом к Пьеру Мишо.

Галлимар предложил «Эмилю Ажару», при посредничестве Мишо, связаться с Мишелем Курно, чтобы обсудить вопрос сокращений. Гари ответил ему на это двумя письмами одинакового содержания. Под первым из них, датированным 21 февраля, стоит имя Пьера Мишо, начертанное рукой Гари, который не стал подделывать подпись, потому что знал, что его адресат в курсе событий. Второе письмо, якобы составленное 1 марта в Рио-де-Жанейро, отпечатано на бланке парижской конторы Пьера Мишо, и вместо подписи в нем стоит неразборчивый росчерк.

В обоих письмах выражалось полное согласие Эмиля Ажара на замечания, предложенные Мишелем Курно.

Девятнадцатого марта Гари отправил Пьеру Мишо довольно бесцеремонное послание за подписью Эмиля Ажара; Мишо должен был передать его Мишелю Курно.