Впрочем, на сей раз речь шла не только о том, что нужно ему — лучшего места для Изабеллы просто не могло отыскаться!

Кромка — это безопасность. Конечно, ей не предъявили обвинений в убийствах — но кто знает, как могут повести себя Посредники?

Во-вторых, тихое и уединенное место — это как раз то, что могло бы окончательно вернуть ее к жизни.

И, наконец, были у Яна некие собственные соображения на этот счет.

Нет, ни о каком начале любовной истории не шло и речи. Дело было совсем в другом.

Ян давно уже считал райский уголок на кромке около ворот Новой Голландии своим собственным поместьем. Ведь все равно никому не принадлежит? Что ж, значит, будет принадлежать ему.

Все бы хорошо, но ведь кто-то умудрился побывать в этом домике — правда, ничего не натворил, но лиха беда начало. Так что пускай Изабелла, сама того не зная, поработает сторожем. В конце концов, это не такая уж высокая плата за ее спасение.

За несколько дней до нового года вампирша попрощалась со «стражниками». Путь до выхода на кромку они с Яном проделали сперва на метро, а потом — пешком. И с тех пор, если ее и видели в Петербурге в текущей реальности — то очень нечасто.

Дня через два после ухода Изабеллы Рэкки вызвал Марину в свой кабинет. Поскольку «Третья стража» — это не самая обычная контора, то и вызов на ковер мог означать что угодно. Но, скорее всего, означал он некую важную для Марины новость. Так оно и оказалось.

— Не знаю, обрадую тебя — или наоборот, очень сильно огорчу, — начал он. — Да ты бы присаживалась, в ногах правды нет.

— Это как-то связано с делом мертвецов? — спросила девушка, усаживаясь в мягкое кресло.

— Совсем никак не связано, — сообщил Рэкки. — Если хочешь — это привет из прошедшей весны. Весомый, знаешь ли, приветик…

У Марины подкосились бы ноги, если бы осталась стоять.

— С ним все в порядке? — спросила она прерывающимся голосом, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

А ведь хотела все забыть! Забыть человека, в которого, сама себе не отдавая в том отчета, оказалась по уши влюблена. Человека, который оказался жестоким убийцей — к тому же, убийцей идейным: ни одна из его жертв не была невиновной даже перед людскими законами. Другое дело, что законы эти слабы и работают далеко не всегда. Ну, вот он слегка и восстановил справедливость.

Восстановил… Дело едва-едва не дошло до большой войны «Третьей стражи» и Сообщества! Дело едва не закончилось его собственной гибелью. И даже Марина оказалась вовлеченной в весь этот кошмар — ей пришлось разыграть из себя заложницу, чтобы он смог спастись.

Правда, сейчас, глядя на Рэкки, она вновь начала подозревать, что так изначально и было задумано, что ее роль во всем этом деле оказалась предопределенной едва ли не с момента ее появления в «Третьей страже», — а может быть, и гораздо раньше.

Но, как бы там ни было, она не смогла забыть этого человека. И считать чужим — тоже не смогла.

— Все правильно, только он не человек, а оборотень. Отсюда и все проблемы, — наставительно проговорил Рэкки. — А на голливудский вопрос голливудский же ответ — с Сергеем Казарским все более чем олл райт. Приветы он тебе передает. Странноватые, но вполне в его духе. Теперь смотри. У нас этого не увидишь, это запись «Си-эН-эН».

Рэкки щелкнул пультом, и в следующий момент на экране, стоявшем в углу, появилось изображение. Корреспондент говорил по-английски:

— Двенадцатого декабря в столице Республики Килуанги совершен военный переворот. Власть перешла к комитету национального спасения во главе с капитаном Томасом М’Поло. Как заявило радио Килуанги, капитан М’Поло возложил на себя обязанности президента страны. Предыдущий президент попытался бежать из страны, но был арестован верными новому правительству солдатами…

Все это время на экране шел обычный в таких случаях видеоряд: куда-то торопились негры с автоматами Калашникова наперевес, проехало несколько армейских машин с вооруженными людьми, кто-то изображал на пальцах знак победы.

Затем картинка сменилась — все те же негры с «калашами» штурмовали президентское бунгало. Где-то поблизости разорвался артиллерийский снаряд, картинка утонула в дыму.

— В этом репортаже отражены события прошлой ночи. Сегодня столица патрулируется верными новому режиму войсками, введен комендантский час. В полдень по радио и местному каналу телевидения выступил президент М’Поло…

Камера выхватила новую картинку — точно такой же негр в форме желто-зеленого цвета, как и те, что шли на штурм. И, кажется, мало отличается от них возрастом.

Рядом с ним — новое правительство, все из тех же военных. Правда, есть один гражданский… Белый… Не узнать которого просто невозможно!

— …Наши недра, наша нефть должны перестать быть нашим проклятием, — говорит новый президент. — Мы должны и мы сможем построить общество справедливости, учитывая все ошибки режимов прошлого. Мы сумеем примирить мусульман и христиан нашей страны, мы — один народ. И мы сможем доказать нашу силу. Когда-то, тысячи и десятки тысяч лет назад, разумный человек впервые появился в Африке. И теперь в Африке появится общество, построенное на разумных началах…

Кто мог написать эту речь, Марина отлично знает.

Камера дает крупным планом улицы столицы, пальмы, невысокие дома.

— Военный переворот, по всей видимости, готовился уже давно. Иначе как объяснить, что немедленно последовал декрет о национальных символах страны…

В кадре — толпа народа под предводительством военных казнит статую какого-то местного деятеля — возможно, свергнутого президента. Ему завязывают глаза только что содранным пестрым флагом, а потом подгоняют кран. Мгновение — и статуя оказывается в петле.

Толпа взрывается радостными криками — должно быть, прежний президент был всеми любим и уважаем.

— Заменен даже гимн республики, причем это сделано немедленно, — удивленно говорит журналист.

Камера выхватывает оркестр, марширующий по городу. И тут Марина поняла, что имел в виду Рэкки, когда говорил о привете.

Это была мелодия, хорошо знакомая ей и Сергею. Песня группы «Ойкумена», переделанная в гимн. Ничего африканского в этой мелодии, только-только разученной оркестрантами, не было, когда-то она звучала для них, только для них двоих.

Конечно, слова сейчас были совершенно другими, но за ними угадывалось не Африка, а Россия, Петербург…

Снова ветер поет песню странствий,

Ветка ивы стучит по стеклу.

За окном холода и ненастье,

Лезет сырость сквозь щели в полу…

В очаге догорают поленья,

Дом слегка наполняя теплом.

И тревожной бесформенной тенью

Клин гусей промелькнул за окном.

Не дождусь, видно, первого снега: