лобовом стекле, окруженным сеточкой трещин, которые постепенно удлинялись от сильной тряски. Но триплекс держался хорошо, и оставалась надежда, что мы доедем до места назначения с относительно целым лобовым стеклом.

В машине нас было трое. Дорога была то прямой, как стрела, то начинала судорожно петлять, словно металась из стороны в сторону. Мишель пару раз пытался сменить меня за рулем, но я упрямо качал головой: я должен сам довести машину до конечного пункта.

Впереди показалась развилка, после которой дорога, словно река, разделялась на два рукава, огибавших с двух сторон островок леса, чтобы затем снова соединиться через несколько километров. Джеймс наклонился вперед, напряженно всматриваясь в заросли, Мишель контролировал правый сектор, а я посматривал влево. «Мерс» продолжал лететь, ветер неприятно свистел в пулевых отверстиях на лобовом стекле, иногда постреливая через них песчинками в лицо. Подъезжая к развилке, я, подчиняясь внутреннему посылу, чуть вывернул руль, и мы вышли на встречную полосу. Мои спутники отреагировали на этот маневр молчанием, и мы продолжили движение.

Вдали показалось место соединения рукавов в конце лесного островка. Деревья и кусты начали редеть. Вдруг справа от нас промелькнули три серо-зеленые тени, и почти сразу началась беспорядочная стрельба. Пули засвистели позади «мерседеса», одна или две чиркнули по металлу.

В зеркало заднего обзора я увидел, как две бронемашины, прокладывая путь через кустарник, выбираются на дорогу. Нога снова утопила педаль газа. Мишель и Джеймс напряженно смотрели назад. Рейнджер готов был стрелять. Но я понимал, что доводить до перестрелки нельзя: более сорока человек с автоматическим оружием и три тяжелых пулемета против нас троих — это перебор. Теперь все зависело только от скорости. «Мерседес», напрягая все свои силы, постепенно увеличивал расстояние между нами и преследователями. Броневики не могли тягаться с нами в скорости, но прямой участок дороги позволял им вести огонь.

Сзади раздались глухие звуки пулеметных очередей. Пули засвистели вокруг машины, заплясали по шоссе, ударили в багажник. Но защитные пластины, которые Мишель рассовал по всем углам, спасли нас. Джеймс прицелился, нажал на спуск и выпустил весь свой магазин с увеличенной емкостью. Посыпалось заднее стекло. Свист ветра стал оглушающим, но пулемет на передней бронемашине на время смолк. Пока Джеймс, припав к сиденью, менял магазин, Мишель разрядил магазин своей М-16. Затем за дело снова взялся Джеймс. Они старались заставить стрелявших спрятаться за бронированным бортом, чтобы не дать им вести прицельный огонь.

Нам надо было выиграть еще немного времени, чтобы уйти на извилистый участок дороги и скрыться за деревьями. Мишель и Джеймс продолжали стрелять, сменяя друг друга. В ответ один только раз прогромыхала очередь, но расстояние было уже велико, и мы перевели дух.

В машине нас было трое, и молчание в этот момент было самым красноречивым выражением нашего восторга. Мои руки словно срослись с рулем, увеличенный бак позволял не думать о дозаправке. Не отвлекая меня от дороги, Мишель только раз переключил рычажок резервного бака, что позволило еще около четырехсот километров не думать о топливе.

Поздно ночью мы подкатили к тяжелым воротам угрюмого сооружения на окраине небольшого городка. Ворота открылись практически сразу, пропустив нас во внутренний шлюз, и тут же закрылись за нами. Яркий свет прожекторов, властные команды, выросшие, словно из-под земли, люди — все это было как в сказке. Проверка документов, идентификация личностей — мы воспринимали все это как праздник.

Самое главное, что мы добрались и никому не придется проводить опознание наших останков.

Когда все закончилось и нам принесли термос с ароматным кофе и бутерброды, мы, как дети, долго не могли унять нахлынувшей радости. Оказывается, мы были ужасно голодны. Или нам это казалось? В довершение Джеймс достал свою фляжку и разлил ее содержимое по трем чашкам. Поровну и по-честному. Посмотрев друг на друга, мы молча выпили. Только сейчас я почувствовал усталость после долгого дня и всех сопутствовавших ему приключений. Мы были грязные, запыленные, измученные долгим ожиданием. Но мы были счастливы!

В машине нас было трое, как и тогда. Петляли воспоминания, петляла дорога между горными хребтами, то убегая в тоннель, то вырываясь на равнину, то спускаясь в ущелье. Что спасло нас тогда? Профессионализм или удача? Я не знаю. И, наверное, ответ на этот вопрос можно искать всю жизнь.

Рабин

Известие о выстрелах в Тель-Авиве прозвучало, словно раскаты грома из давно сгущавшихся туч.

Отрабатывая в это время специальные программы с сотрудниками государственных польских служб, я сразу столкнулся с рядом вопросов, гипотез, версий. Что бросалось в глаза, так это недоумение и растерянность, которые сквозили в каждом вопросе. Обобщенно это можно было бы сформулировать одной фразой: «От них мы этого никак не ожидали!»

Шок был немалым, ведь все, кто занимается вопросами подготовки людей для специальных видов деятельности, кто сам работал или работает в специальных подразделениях своих стран, были убеждены (и небездоказательно) в практически непоколебимом авторитете и высочайшем профессионализме израильских специалистов. И вдруг как ушат холодной воды.

Я мысленно прокручивал в голове события почти годичной давности. Вспоминал дискуссии и беседы в Тель-Авиве, Иерусалиме, на тренировочных базах и в учебных центрах Израиля. Безапелляционность суждений и уверенность в обладании истиной в последней инстанции была просто абсолютной. Ни малейшего колебания или отхождения от собственной доктрины, никакого сомнения в наивысшей компетентности своего персонала. И в то же время тихий сбор новой информации для последующей адаптации, перекомпоновки ее частей, замены чужого лейбла на собственный с последующим выпуском в свет еще одного шедевра якобы чисто израильской методики.

Любая система имеет определенные и четко очерченные этапы в своем развитии. Можно проходить их медленнее или быстрее, но не учитывать их нельзя. Такая беспечность может привести к плачевным результатам. А уподобление страусу путем закапывания головы в песок может стоить этому страусу не только пучка перьев из задних частей тела, но и самой жизни.

Специалисты восхищались операцией «Энтеббе» по освобождению пассажиров самолета французской авиакомпании, захваченного террористами, операцией по поимке нацистского преступника Эйхмана, операцией, последовавшей после кровавого инцидента на Олимпиаде в Мюнхене, успехами в Шестидневной войне и многим-многим другим. Но то, что по плечу молодым офицерам, охваченным идеалистическими или (а скорее всего, не или, а и) честолюбивыми порывами, становится навязчивой идеей тех же офицеров, но уже в возрасте моложавых генералов. Начинает превалировать некоторая шаблонность, повышается уровень осмысленности, а значит, уменьшается роль здорового авантюризма. Поступь становится более степенной, и неудержимый аллюр молодости постепенно переходит в размеренный шаг, из которого сложно мгновенно