Это верно для любых стран и эпох; однако после Второй мировой войны, и особенно со времени учреждения в 1945 году Организации Объединенных Наций, проблема экзистенциальной безопасности стала намного заметнее. Вспомогательные структуры ООН – Продовольственная и Сельскохозяйственная Организация, ЮНЕСКО и ЮНИСЕФ – привлекают внимание к экономическому неравенству в мире, а основной их задачей является разработка программ, призванных компенсировать или смягчить бедность и неразвитость инфраструктуры в странах третьего мира.

Все эти программы разделяют одну тенденцию: они переопределяют «бедность» так, что от чисто экономического понимания мы переходим к более широкому представлению о том, что значит быть бедным – каковы культурные и психологические последствия бедности, в том числе для добычи и использования материальных ресурсов, для образования, медицины, политического представительства и гражданских свобод. В результате такого подхода на передний план вместо ВВП выходит Индекс человеческого развития ООН, принятый в 1990 году. Отчасти в результате этой перемены мы теперь все чаще слышим не столько о «богатстве», «производственной базе» и других строго экономических понятиях, сколько о «благополучии», «процветании» и даже «счастье». Экономические вопросы при этом не игнорируются, но включаются в более широкое представление о том, чем определяется качество человеческой жизни, и в более сложную и многообразную концепцию личности.[724]

Это, в числе прочего, породило новый термин, наряду с хорошо известной «утопией» – агатотопия, то есть «достаточно хорошее общество»: этим термином экономисты и сотрудники ООН обозначают цель, достижимую в обозримом будущем, в отличие от нынешней какотопии – общества, оставляющего желать много лучшего.

Профессор Парта Дасгупта из Кембриджского университета пишет, что достаточное снабжение материальными благами и отсутствие принуждения – это «средства, благодаря которым люди могут развиваться в соответствии с собственными представлениями о благе».[725] Понятие благополучия плюралистично «в том смысле, что благополучие (т. е. счастье) не измеряется по какой-то единой шкале; оно предполагает систему взаимодействия и взаимных уступок между различными благами – здоровьем, счастьем, способностью быть тем-то и делать то-то».[726] Вспоминая цитату из Роберта Музиля, которую мы приводили в главе 11: можно «глумиться» над метафизическими заботами, однако в глубине души все мы принимаем их близко к сердцу. Благополучие, процветание, счастье – понятия вполне светские. Можно сказать – хотя многие с этим не согласятся – для светского человека это то же, что для религиозного «спасение». Сходство и различие между этими понятиями мы обсудим позже, сейчас же просто отметим, что забота о человеческом благополучии и всем, что с ним связано, в последние десятилетия ХХ века вышла на первый план; эти темы даже стали научными дисциплинами.

По словам Дасгупты, слово «счастье» «даже не появляется в современных учебниках по экономике благосостояния» – такое положение вещей он считает «отвратительным». Счастье, подчеркивает он – не то же самое, что благополучие. Хорошо известно, что счастье с трудом поддается измерению, что представления о нем сильно меняются со временем; в большинстве случаев граждане не считают, что делать их счастливыми – обязанность государства. «Скорее, задачу государства они видят в том, чтобы обеспечить базовый уровень гражданских свобод – и дать гражданам возможность самим защищать свои интересы и достигать своих целей».[727] Результаты исследований показывают, что представления о необходимых для счастья условиях в бедных и богатых обществах очень различны. В бедных странах основными детерминантами счастья оказываются индексы потребления, здоровья и политических свобод. В богатых странах здоровье – также важная детерминанта, но в остальном на первые места ставятся хорошее образование и общественная жизнь: более счастливы те, кто вовлечен в какую-либо гражданскую активность; безработица – что и неудивительно – делает значительное число людей несчастливыми.

Для канадского философа Чарльза Тейлора счастье – идея «туманная», по крайней мере, в сравнении с полнотой или «целостностью» жизни, о которой говорит религия. Однако нет ничего дурного в том, чтобы искать и находить в этом понятии какой-то смысл, тем более, что многие правительства (например, правительство Британского содружества) в последнее время начали проявлять интерес к тому, возможно ли, и если возможно, то как измерить, подкрепить и увеличить уровень счастья граждан.

Счастье стоит в центре размышлений и другого канадского философа, Марка Кингвелла. В своей книге «В поисках счастья» (1988) он начинает с того, что жители богатых стран в целом счастливее, чем обитатели бедных. (Как говорила знаменитая американская актриса и певица украинского происхождения Софи Такер (1886–1966): «Я была и богатой, и бедной – и поверь, детка, богатой быть лучше!») Но в то же время, продолжает Кингвелл, консьюмеризм – один из основных двигателей капиталистической культуры – основан на зависти; а реклама – основное средство «продажи» консьюмеризма – преуспевает, «создавая неудовлетворенность». В таких условиях, продолжает он, счастье воспринимается как «благо» в потребительском понимании – как достижение некоего статического (и окончательного) состояния, как приобретение и собственность.[728]

Исследование Кингвелла (профессора философии в Университете Торонто) особенно ценно тем, что сам он готов был пробовать на себе самые разные методы достижения счастья: то принимал прозак, то вступал в Институт и братство возможностей ([email protected]) – исследовательскую группу, полностью сосредоточенную на «вечно ускользающем от нас счастье». Он посещал курсы, организаторы которых обещали клиентам, что те похудеют и достигнут счастья; или станут счастливыми за восемь минут, научившись по-новому дышать; или увидят себя «такими, какими видит нас бог». Он рассказывает о программах Би-Би-Си, посвященных тому, «как быть счастливыми»: вел их некий самозваный «профессор радости». (Телевизионный критик «Скотсмена» описывал эту передачу так: «Сегодня в вечерней программе – увлекательный документальный фильм о трех унылых занудах, поступивших на восьминедельные курсы по достижению счастья: посмотрим, станут ли они через два месяца тремя нищими унылыми занудами!»)

Рассматривал Кингвелл и идею, что счастье связано с «нормальным» уровнем серотонина в мозгу, и интересовался тем, как этим уровнем управлять. Он разобрал идеи Абрахама Маслоу (см. главу 21) – и пришел к выводу, что они серьезно грешат самовлюбленностью и элитизмом; он отмечал, что сам Маслоу, по иронии судьбы, с возрастом становился все язвительнее и саркастичнее, а также «все жестче высмеивал психотерапевтов, обещавших клиентам самоактуализацию и уверявшим, что она доступна для каждого».[729]