Начинает Кингвелл с обзора авторов, которые, как Джон Рэлстон Сол, предлагают вовсе отказаться от слова «счастье», поскольку в наше время оно утратило свою древнюю философскую глубину и означает теперь просто материальный комфорт или же «поиск личных удовольствий, или расплывчатое ощущение внутренней удовлетворенности».[730] Кингвелл, со своей стороны, полагает, что современный поиск счастья следует понимать как часть «истории о росте самопонимания человека в современном мире, о развитии самосознания, свободного от оков и ограничений старого мира, управлявшегося невежеством, церковными авторитетами и прочими традиционными силами». Счастье – это не только материальный комфорт: «Равное, если не большее значение имеет и общее движение западной культуры на протяжении последних двух столетий к все большей и большей индивидуации».[731]

Кингвелл заключает, в частности, что материальная реальность утратила свою роль «ключа ко всем благам» (по крайней мере в развитых странах), и ее прежнее место теперь занято психологическим благополучием.[732] Он цитирует Билла Брайсона, американского писателя, который, прожив некоторое время в Англии, заключил, что англичане – счастливейшие люди на земле, «поскольку овладели искусством не ждать слишком многого – умение, счастливо выразившееся в типично английском ироническом восприятии неудач, вроде “неплохо для разнообразия” или “могло быть и хуже”».

Кингвелл отмечает, что «в нашей современной культуре понятие счастья психологизировано», что мы – как писал еще Фрейд – обменяли «порцию счастья на порцию безопасности», что риторика «достижения», столь обычная для американской культуры, поддерживает «механический императив» удовольствия, идею, что счастье – «это, в сущности, проблема, нуждающаяся в решении, необходимый пункт в собственном психологическом резюме». Мы оказываемся в порочном кругу бесконечной «продажи-покупки собственного Я»: куда же нам идти, спрашивает он, найдется ли для нас идентичность, «еще не выставленная на рынке и не снабженная ярлычком с ценой»? В особенности американцы позволили своим ожиданиям в области досуга и комфорта взлететь так высоко, что практически все, отличное от роскоши, «начинает им казаться недостойным». Вот почему сейчас (в конце 1990-х) люди чувствуют себя менее счастливыми, более неудовлетворенными, чем в 1950-х годах, когда реальные их доходы были намного меньше.[733]

Далее Кингвелл отмечает, что в начале 1990-х годов в Европе появились «философские кафе» и «философская психотерапия» – сначала в Париже и Амстердаме, далее – в Германии и в других европейских странах; сейчас в эту деятельность вовлечены уже десятки тысяч человек. По его мнению, это говорит о том, что в Европе «царит голод» по философскому мышлению. Однако отмечает он и то, что на Северную Америку этот тренд не распространился.[734] Американцы, говорит он, черпают свою философию жизни и счастья из руководств по самопомощи, где это не столько «философия», сколько обычный здравый смысл.

Исследует Кингвелл и известную мысль, что счастье существует лишь в воспоминаниях – когда, оглядываясь назад, мы вдруг понимаем, что когда-то были счастливы: ненадолго, лишь «на краткий миг» (как говорит Мэри Тайрон в «Долгий день уходит в ночь» О’Нила), когда забывали о себе; это «самозабвение» некоторые философы считают обязательным элементом счастья. С одобрением отзывается он о мнении Бертрана Рассела, что в наши дни обычным делом стало «считать мудрецами тех, кто видит насквозь все радости былых времен и ясно понимает, что жить на свете более не для чего. Сторонники этого взгляда поистине несчастны – однако горды своим несчастьем и считают его единственно разумным отношением к жизни, возможным для просвещенного человека». Кингвелл считает такое отношение фальшивым и в то же время парадоксальным: ведь получается, что эти люди счастливы своим несчастьем. Он цитирует шотландского философа Аласдэра Макинтайра, писавшего в своей книге «После добродетели»: «Хорошая жизнь – это жизнь, прожитая в поисках хорошей жизни».[735]

Еще одна сторона современного капитализма, вносящая свой вклад в недостаток счастья – беспрерывно растущий поток информации, из-за которого многие чувствуют себя так, словно постоянно гонятся за чем-то и не могут угнаться: то, что Кингвелл называет «возрастающей тревогой», бесконечное, высасывающее силы ощущение, что мы должны «идти в ногу со временем». Мы попросту завалены информацией – у нас почти не остается ни времени, ни возможности переварить ее и осмыслить. И это, разумеется, вступает в конфликт с нашей жаждой полноты и завершенности.

Да и в реальной жизни у нас парадоксов хватает. Например, как говорит психиатр Энтони Сторр: «Повсеместно распространено убеждение, что главный, если не единственный источник человеческого счастья – это близкие межличностные отношения… Однако жизнь творческих людей зачастую свидетельствует о прямо противоположном». Это напоминает нам то, что говорил Рильке о Родине и Пикассо (см. главу 11). Кингвелл также считает, что это очевидно, и обращается за подтверждением к Томасу де Квинси: «Ни один человек не сможет использовать все возможности своего разума, если не будет хотя бы время от времени перемежать свою жизнь одиночеством». Он перечисляет великих ученых и философов, никогда не женившихся: Декарт, Ньютон, Локк, Паскаль, Спиноза, Кант, Лейбниц, Шопенгауэр, Ницше, Кьеркегор и Витгенштейн (хотя мы знаем, что Ницше делал предложение Лу Андреас-Саломе и получил отказ).[736] Это подтверждается и наблюдением, что взрослые люди, не имеющие детей, в целом счастливее людей с детьми и склонны добиваться больших успехов.

Кингвелл сообщает о многообразии определений счастья и представлений о нем: «Счастье не означает, что нам все время хорошо. Это, скорее, способность взглянуть на свою жизнь и увидеть, что она стоит того, чтобы жить… Счастье – не просто чувство или эмоция: это связь с миром, реализация своего места в нем». Заканчивает он, снова обращаясь к Бертрану Расселу: «Получать все, что хочешь – верный путь не к счастью, а к несчастью, ибо, когда прекращаются борьба и стремление, прекращается и жизнь». «Не обладать чем-то таким, чем хочешь обладать – это неотъемлемая часть счастья».[737]