пронизывавшие лечебницу и страну. Напряжение и разлад в новостных передачах их расстраивали, и поэтому несколько дней после драки никто не брался снова включить телевизор. Это не было решением, принятым на основе обсуждения, и не было указанием сверху. Телевизор просто оставался выключенным, и никто не жаловался. Но перед этим ролики о беспорядках выходили в эфир достаточно часто, и большинство детей и сотрудников видели в местных новостях кадры, на которых группа в черных капюшонах опрокидывает урны и поджигает черный лимузин. Они видели, как в спецназовцев летят камни, а спецназовцы отвечают дубинками и слезоточивым газом. И они видели запись с камеры наблюдения, на которой Бенни разбивает битой витрину магазина «Найк». Это вызвало определенное уважение к нему как у пациентов, так и у персонала, но он, казалось, не обращал внимания на свой звездный статус. Другие дети ждали, не начнет ли он задаваться или буйствовать, интересовало это и персонал, но Бенни вел себя совершенно противоположным образом. Он был послушным и отзывчивым, позволял кормить себя и возить на обеды, в группы, в школу, на занятия искусством, на физические упражнения и на все плановые терапевтические мероприятия, в которых должны были участвовать юные психически больные. Немой и прикованный к инвалидному креслу, казалось, он живет в каком-то мире туманных теней, нелинейном, вневременном, анестезирующем пространстве, далеком от повседневных дел Педипси, но каждый вечер, ровно в пять часов, когда в эфир выходили местные новости, он выкатывался в общую комнату, парковал свое инвалидное кресло перед пустым экраном телевизора и смотрел на пустой жидкокристаллический экран. И слушал.

Трудно сказать, о чем он в это время думал. Лекарства, на которые его посадили, закрыли для нас доступ к его мыслям; его разум, такой прозрачный и доступный нам в Переплетной, казался каким-то зернистым и расфокусированным, как черно-белые кадры с камеры слежения, в ушах был тоже какой-то хаос. Мы знаем, что он слышал сирены. Скандирование и крики. Топот марширующих сапог и рокот вертолетных лопастей. В хаосе звуков и теней стробоскопические огни смешивались с криками разбитого стекла, а на заднем плане медью и барабанами мрачно звучали гимны сетевых игр.

Бенни сидел перед пустым экраном телевизора, и по его щекам текли слезы. Другие дети перестали обращать на него внимание, персонал тоже, и его это устраивало. Он изо всех сил пытался сосредоточиться, но лекарства глушили ему доступ в собственное сознание, мешая слышать, что происходит в мире, в телевизоре, в собственной голове.

86

Белый фургон отъехал, и наступила тишина. Аннабель встала и распрямила ноги, сведенные судорогой от сидения на корточках. После суматохи, вызванной всеми этими людьми, дом казался пустым и тихим. Она оглядела спальню. Они начали раскладывать одежду по кучкам, но далеко не продвинулись. Она похлопала по подушкам на кровати и поправила мягкие игрушки. Потом принесла из прихожей синий чемодан и положила его на кровать. Она достала тюленя, обезьянку, Тряпичную Энни. Это были ее детские игрушки. Когда она была маленькой, они обычно сидели у нее на кровати. Аннабель перевернула чемодан и высыпала остальных. Некоторые упали на пол.

Тогда они тоже частенько оказывались на полу, но в основном они жили у нее на кровати, смотрели на нее и бездельничали, поэтому она в наказание запирала их в шкаф. Аннабель взяла в руки обезьянку, посмотрела ей в глаза и спросила: «Ты меня любишь?»

«Нет», – ответила обезьянка, и Аннабель посадила ее на кровать лицом к стене. Потом потянулась к Тряпичной Энни. «Ты любишь меня?»

«Нет». Она отвернула от себя куклу и положила ее рядом с обезьянкой, затем взяла в руки тюленя.

«Ты меня любишь?» – Ее голос задрожал. Она спросила медведя, сову, страуса и бегемота, но они все как один отворачивались от нее. Когда последнее животное отвергло нее, Аннабель взяла с тумбочки шариковую ручку. Зажав ее в кулаке, она начала колоть ею подушку, вновь и вновь протыкая острием подушку и матрас под ней, пока, наконец, рыдание, застрявшее глубоко внутри, не вырвалось наружу. Потом полились слезы. Она долго плакала, лежа вниз лицом на кровати, а закончив, перевернулась на спину и уставилась в потолок. Она чувствовала в теле опустошение и покой. И в душе тоже. Это ощущение Аннабель помнила с детства и удивлялась тому, что ритуал до сих пор действует.

Поднявшись, она вдруг ужасно захотела пить. Коридор между спальней и ванной выглядел ужасно – экипаж покидал судно в спешке – но ванная была пуста и в самом деле выглядела прилично. На подставке для чашки, где ей и положено быть, стояла чашка. Аннабель налила в нее воды и попила.

Дверь в спальню Бенни была открыта, и она постояла на пороге, оглядывая комнату. Здесь был другой мир: аккуратно разложенные по шкафам и полкам вещи, у каждой из которых было свое место. Мир, в котором одиноко жил ее сын. Ох, Бенни, подумала Аннабель. Прости меня, пожалуйста.

В коридоре она нашла коробку с большими промышленными мусорными мешками, которые Владо прихватил из Библиотеки. Запасливый Владо.

Животные все еще сидели на ее кровати, выстроившись в ряд спиной к ней. Глядя на них, Аннабель почувствовала приступ гнева. Как они посмели отвергнуть ее? Она повернула их так, чтобы они вновь смотрели на нее остекленевшими глазами, которые так много видели. Они были ее свидетелями. Она должна была испытывать к ним благодарность, но не могла, и поэтому сгребла их всех в мусорный мешок. Так-то лучше, подумала она, но потом остановилась, вынула обезьянку и сунула ее под подушку. Пусть лежит там. Из всех зверей ее приятнее всего будет кусать.

Гостиная тоже была разгромлена, но и здесь были заметны подвижки к лучшему. Кое-где показался пол, а стены вообще все открылись. Кто-то аккуратно выложил ее снежные шары на подоконник, возле аквариума, где лежали подарки от ворон. Аннабель переложила снежные шары в кучу пожертвований, оставив себе только морскую черепаху и цунами, подарок Бенни. Аквариум она тоже оставила себе.

Осколки розового чайника все так же валялись на полу возле дивана. Она собрала их и выбросила в мусорное ведро. Пакет там был уже полон, поэтому она вынула его за горлышко и вынесла во двор. Кто-то оставил на крыльце потрепанный кейс. Наверное, кто-нибудь из бездомных. Нечего оставлять свой мусор на чужой территории, подумала Аннабель и подняла его. Он ей совсем ни к чему. Лишний хлам.

Мусорный контейнер Негодного был полон, поэтому она понесла пакет с мусором и кейс в переулок. Борта мусорного контейнера Благотворительного магазина были высокими, но