Главным принципом этого процесса гипернормализации авторитетного дискурса было представить любую новую идею и любой новый факт не как что-то действительно новое, отходящее от существующей традиции, а, напротив, как что-то общепринятное, общеизвестное, уже ранее кем-то установленное. Поэтому общая темпоральность этого дискурса повернулась в сторону прошлого. Любой говорящий на авторитетном языке стал играть роль того, кто повторяет высказывания, ранее произнесенные неким абстрактным, коллективным субъектом — то есть из автора своих высказываний превратился в ретранслятора чужих. Эти сдвиги в онтологической организации дискурса отразились на всех уровнях языковой структуры авторитетного языка — в словаре, морфологии, синтаксисе, семантике, прагматике, нарративной структуре, риторической организации, интертекстуальности текстов и интердискурсивности языковых и неязыковых регистров репрезентации (см. главу 2).

Роль, которую играла эта новая, громоздкая модель идеологического языка, тоже изменилась; она все меньше сводилась к традиционной роли идеологии — описывать окружающую действительность согласно определенным идеям и ценностям — и все более заключалась в передаче идеи о том, что именно эта модель репрезентации, и никакая иная, является единственно возможной, повсеместной и неизбежной. Для того чтобы подчеркнуть, что этот дискурс стал играть новую роль, отличную от традиционной идеологии, мы назвали его в книге не идеологическим, а «авторитетным» дискурсом, используя термин Михаила Бахтина. Для авторитетного дискурса, по определению Бахтина, характерно не только главенствующее положение в обществе, но и то, что он использует особый язык, стиль, шрифт, произношение, отличающие его от всех других видов публичного дискурса, с которыми он сосуществует. Отличает его также то, что ни один из этих других дискурсов не в состоянии изменить авторитетный дискурс, внедриться в него, вызвать его кризис, поскольку одним из условий их собственного существования является необходимость постоянно ссылаться и цитировать авторитетный дискурс или, по крайней мере, не мешать этому процессу.

Период позднего социализма в советской истории отличался не только особой формой авторитетного дискурса, но и особыми условиями его производства и рапространения. Сам факт воспроизводства неизменных форм этого дискурса в самых различных контекстах советской жизни стал намного важнее для построения повседневной реальности, чем то, как они описывали реальность (констатирующий смысл, который вроде бы вкладывался в эти формы). Большинство советских людей активно участвовало в ритуалах, в которых эти фиксированные формы авторитетного дискурса воспроизводились — они голосовали на безальтернативных выборах, посещали собрания, порой даже выступали на них, проводили политинформации, сдавали ленинские зачеты, ходили на демонстрации. При этом на личном опыте они вновь и вновь усваивали идею о том, что реальный смысл этих действий и высказываний не обязательно связан со смыслом, который они якобы напрямую утверждают.

Для того чтобы разобраться в том, как подобный дискурс воспроизводился и распространялся и какие последствия это имело, мы обратились к анализу перформативной составляющей языковых высказываний, отталкиваясь от работы Джона Остина, а также работ других исследователей, которые развили его теорию. Мы, однако, пошли несколько дальше и предложили новый подход, в котором перформативность рассматривается в более широком контексте — для анализа исторических и структурных изменений, которые могут происходить в идеологическом языке, и влияния этих изменений на социокультурный контекст в целом. Вслед за Остином мы проводим в книге различие между двумя видами языковых высказываний — констатирующими (термин, которым Остин обозначал «референциальное» значение высказывания — то есть использование слов для описания фактов) и перформативными (использование слов для производства действий). Констатирующее высказывание описывает некий факт или состояние, которые существуют в окружающей действительности до такого высказывания и независимо от него, и поэтому такое высказывание может быть точным или неточным описанием факта, то есть может быть истинным или ложным. В отличие от этого перформативное высказывание не описывает ничего, что существовало до момента высказывания. Вместо этого оно совершает новое действие, меняя что-то в окружающем мире непосредственно в момент произнесения высказывания[330]. Поэтому перформативное высказывание не может быть истинным или ложным, а может быть лишь успешным (когда действие, например клятва, считается совершенным) или неуспешным (когда действие по тем или иным причинам не совершено). Способность определенных речевых актов совершать действия (то есть изменять реальностть) в момент произнесения зависит не столько от интенции говорящего, сколько от того, насколько верно выдержаны принятые условия. Этот тезис, важный для нашего анализа, можно проиллюстрировать так: если человек дает клятву, делая это в необходимом контексте и согласно общепринятой процедуре (например, в суде), при этом внутренне не намеревается эту клятву сдержать, клятва от этого не становится чем-то менее важным в глазах тех, перед кем она произносится (суд, государство). Клятва в таком случае остается настоящей, то есть успешно принятой, и ее нарушение может повлечь за собой вполне реальные последствия.

В конце своей книги Остин писал о том, что все языковые высказывания одновременно являются в той или иной степени констатирующими и перформативными. Эта идея получила развитие в работах других философов языка, хотя, как нам кажется, не в достаточной мере. Для анализа исторического развития авторитетных дискурсов необходимо иметь более развернутую модель перформативности — в частности того, как она может меняться в языке в разные исторические эпохи, как уровень перформативности тех или иных высказываний может возрастать или уменьшаться, как разные структурные уровни языка могут приобретать или терять перформативную функцию, как перформативность высказываний зависит от других, неязыковых условий и так далее. Поэтому мы попытались развить этот подход, введя понятия констатирующей и перформативной составляющих смысла высказывания. То, что смысл любого высказывания складывается (как минимум) из этих двух составляющих, не означает, что они находятся в отношениях бинарной оппозиции друг к другу (то есть что увеличение одной составляющей влечет за собой уменьшение другой и наоборот). Напротив, в разные исторические периоды распределение этих составляющих смысла может быть самым разным — одна может нарастать, а другая либо оставаться без изменений, либо тоже нарастать, либо оказываться открытой, непредсказуемой, способной нести самые разные смыслы. Этот вывод особенно важен для анализа «ритуализованных» языков — языка государства, политической партии, религии, армии, других институтов, профессиональных сфер.