нашему изумлению; и далее высказывается так, что мы лишаемся дара речи. Ты светозарная краса. В руке твоей олива мира, а не губящая коса. Такой ли он увидел смерть, когда при загадочных обстоятельствах умер в Неаполе, а гроб с его телом лишь через год оказался в Петербурге? Когда возникнул мир цветущий из равновесья диких сил, в твое храненье Всемогущий его устройство поручил. И ты летаешь над созданьем, забвенье бед везде лия и прохлаждающим дыханьем смиряя буйство бытия…Ты предстаешь, святая дева! – ис остывающих ланит бегут мгновенно пятна гнева, жар любострастия бежит. Слышите ли? Святая дева, так он назвал смерть, и после этих двух слов поставил восклицательный знак, отсылая нас к другой Святой Деве – Богородице и поровну деля между ними свет и тьму, день и ночь. И краски жизни беспокойной, с их невоздержной пестротой, вдруг заменяются пристойной, однообразной белизной. Дружится кроткою тобою людей недружная судьба. Ласкаешь тою же рукою ты властелина и раба. Недоуменье, принужденье, условье смутных наших дней, ты всех загадок разрешенье, ты разрешенье всех цепей. И разве не так? Вспомни, друг, сколько забот одолевают тебя; ближние твои с укором, а то с гневом приступают к тебе и говорят, а как же тебе не совестно не обращать внимания на наше давнее желание посетить Венецию, откуда на днях вернулась полная восторгов и впечатлений соседка Розалия Петровна; сколько можно просить тебя купить, наконец, новую машину взамен этой постыдной «четверки», на которую ни за какие коврижки не польстится мало-мальски себя уважающий человек; ах, у Абрамовича самолет, корабль, замок и остров, а у тебя только шесть соток в садовом товариществе за сто километров от города; наберись, наконец, мужества, пойди к директору и скажи, что ты хлопнешь дверью, если твоя беспорочная служба не будет достойно вознаграждена; па-а-а-па, тебя на педсовет вызывают; болит сердце? у вас высокий холестерин, и я бы вам рекомендовал, не откладывая, сделать коронарографию. Господи, да будет ли когда-нибудь конец всему этому! Будет. Непременно будет. Когда придет за тобой святая дева, прекрасная, словно тихий летний вечер, любящая, словно родная мать, и милосердная, словно Отец наш Небесный, все заботы отпадут сами собой. Никто ничего от тебя уже не потребует. Ты свободен, мой друг, навсегда свободен; оковы твои упразднены, загадки разрешены, и ты теперь знаешь, каков он, морок жизни, и как сладостно избавиться от него. Но чу! Тишина да снизойдет в твое сердце. К великой тайне прикасаемся теперь мы. Однажды, в довольно уже давние времена, тому назад лет сорок или даже пятьдесят, мы вдруг подумали, а кто тот первый, кто назвал ее по имени? Как он вообще осмелился наименовать ее – ту неведомую, которая приходит неслышными стопами и закрывает людям глаза? Ту неумолимую, которая забирает у человека дыхание? Ту долгожданную, которая несет с собой вечный покой? Ту вечную разлучницу, ту благодетельницу, ту старшую сестру каждого человека? Вот он подошел к хладному телу, и в уста его Бог вложил это слово – смерть. Приблизился к покойнику и промолвил – der Tod. Взял за руку умирающего и произнес – Death. Поцеловал ледяной лоб и проговорил – Mort. Упал на грудь и простонал – Morte. Поклонился земным поклоном и прошептал – Muerte. Все языки и наречия знают ее. Во все дома она вхожа – и в хижины племени пираху в джунглях Амазонки, и в яранги чукчей, и во дворец королевы Великобритании, и в покои Московского Кремля, и в Белый дом, что в городе Вашингтоне, округ Колумбия, США. Но есть люди, не желающие признавать ее и мечтающие избавиться от ее абсолютной власти. Им даже мафусаилов век недостаточен, ибо они чают бессмертия. В связи с этим как нам не упомянуть Николая Федоровича Федорова, которого мы представляем себе по большей части в немалых уже годах, с седой бородой, маленьким, сухим, легким на ногу старичком, отчасти похожим на кузнечика. Имя и труды его сравнительно недавно вошли в культурный обиход России. На переломе отношения к нему – от полного запрета до выпуска двух томов главного его труда «Философия общего дела» – к нам совершенно пьяным явился один наш знакомый писатель, а когда мы на правах друга прямо спросили у него, по какому поводу ты, скотина, так нажрался, он, едва не рыдая, воскликнул, повесть, бедная моя повесть! В конце концов мы поняли и пожалели о своем бестактном вопросе.

Одним из героев его повести был странствующий философ, как две капли воды похожий на Федорова, и точно так же проповедующий всеобщее воскрешение мертвых. И в точности как Николай Федорович, он объявлял человека соратником и соработником Бога в борьбе со смертью; и как Федоров, был уверен, что совместный труд, знание и творчество человечества рано или поздно приведут к победе над смертью и возрождению (воскрешению) всех умерших к новой жизни. В издательстве по поводу повести нашего друга собралось совещание, где с окончательным словом выступил главный редактор по фамилии Соскин, чье творческое наследие умещалось в две заметки о футболе в газете «Советский спорт». Мы никому не позволим протаскивать федоровщину! – запылав, крикнул он, и участь повести была решена.

Но мы отвлеклись, вспоминая этот замечательный случай, которому самое место в музее СССР, если таковой когда-нибудь будет создан. Николай же Федорович действительно был мыслитель и человек во всех отношениях выдающийся. Библиотекарь Румянцевского музея, он знал содержание всех (!) книг библиотеки; нравственного его суда побаивался даже Лев Николаевич Толстой; а великий русский философ Владимир Сергеевич Соловьев испытал влияние его общего дела. И вправду – захватывающая, головокружительная мысль – воскресить все умершие поколения! У кого не дрогнет сердце, не взволнуется душа. Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа? Все живы! – несколько в ином виде, но живы, и далекие наши предки – вот они, очнувшиеся от столетнего сна, с изумлением оглядывающиеся вокруг и, увидев нас, разочарованно покачивающие головой. Как измельчал народ! Но какое великое их множество восстало из могил! Где найти им место на Земле? Николай Федорович сухим перстом указывает на ночное небо с бесчисленными звездами на нем. Там. Где там?! Как?! Он отвечает: следует приискать землицу на других планетах. Дух захватывает. Он видел космос как дом для воскресшего человечества. Когда-нибудь, Бог даст, мы найдем время и силы написать о нем, может быть, пространную статью или даже книгу, но пока скажем, что смерть не обошла и его, и он умер от воспаления легких зимой 1903 года в Мариинской больнице для