Я позволил себе полуулыбку. Андрею сдержанность давалась труднее – он ухмылялся во весь рот.

– Простите, что заставил себя ждать, но пришлось убедиться, что демократия останется спасенной хотя бы до следующих выборов. – По лицу президента скользнула невеселая усмешка. – Мятеж подавлен, мятежники арестованы. Настала пора раздавать лавры.

Я напрягся. Высокие награды имеют тенденцию плохо сказываться на награжденных.

– Боюсь, однако, что мне почти нечем вас наградить, господа. – Президент развел руками. – Более того, учитывая сколько дел вы натворили всего за неделю, мне остается только попросить – увы, приказать я не могу – вас покинуть пределы США как можно скорее. Хотя бы потому, что на меня серьезно давят желающие не выпустить вас вовсе.

Прекрасно понимаю этих желающих. Сколько государственных тайн мы можем разгласить – помыслить страшно!

– «Как можно скорее» – это… – поинтересовался я.

– Это сегодняшним самолетом, – пояснил тип в сером – наверное, секретарь. – Шесть тридцать пополудни. Билеты будут вам предоставлены.

– Спасибо, – поблагодарил я его.

– Если до этого времени я могу чем-то помочь вам – скажите, – предложил Форд. – Боюсь, я мало что могу сделать, но…

– Your e… e… Mister President, – начал Андрей, запнулся, махнул рукой и попросил: – Сергей, переведите! Господин президент, могу я просить вас не препятствовать мисс Тернер в выезде за рубеж?

– Хорошо, – чуть помедлив, ответил Форд, когда я перетолмачил. – Хотя… а нет, ерунда. Все, что она может выдать, знаете и вы.

Тип в сером достал блокнотик и что-то в нем зачеркал.

– Благодарю, – проговорил я, склонив голову.

– А у вас, мистер Щербаков, есть просьба? – поинтересовался президент.

– Пожалуй, что нет, – ответил я.

– А у меня к вам будет, – произнес Форд с особым напором. – И не одна. Во-первых, заклинать вас молчать о случившемся было бы непрактично. Но я прошу – постарайтесь, чтобы эти сведения не вышли за порог вашей охранки.

Я кивнул. На самом деле и эта просьба была излишней. Не представляю, какие клятвы нам придется дать, чтобы нас только выпустили из самого закрытого каземата дома на Фонтанке.

– И вторая просьба… – Президент вдруг замялся и даже покраснел. – Не найдется ли у вас чего-то оставить мне на память? Боюсь, мы вряд ли свидимся на этом свете. А мне хотелось бы иметь что-то на память о моих спасителях, даже если их героизм останется невоспетым.

Мы с Андреем переглянулись.

– Вот, – произнес мой товарищ с неохотой, доставая откуда-то фломастер с Кремлем. – Как чувствовал, что пригодится.

Секретарь вежливо отобрал у него фломастер и куда-то спрятал.

– Благодарю вас, господа. – Президент Форд слегка склонил голову. – А теперь, боюсь, мне придется вас оставить. Знаете ли, дела.

Он уже развернулся к двери, когда, хлопнув себя по лбу, полез в карман.

– Чуть не забыл, – извинился он. – У меня к вам третья просьба. Это, – он извлек из кармана две коробочки из тех, в которых ювелиры держат свой товар, – вам кое-что на память об Америке. Вот. – Он вручил нам по коробочке. – Но я прошу вас не открывать их до той поры, пока вы не взлетите.

Мне очень хотелось спросить «почему?» Андрею явно тоже. Однако мы сдержались.

Президент Соединенных Штатов окинул нас острым взглядом и – я готов поклясться – подмигнул, став при этом вдруг очень похожим на самого себя с киноафиши.

– Господин президент, – проговорил я. – Пожалуй, у меня все же есть просьба. Она вас не задержит.

– Хорошо, – кивнул Форд.

– Позвольте пожать вашу руку.

Гаррисон Форд протянул мне ладонь не колеблясь. Рука у него была сильная и жесткая – рука столяра-краснодеревщика.

– Прощайте, мистер Шчербаков, – произнес он негромко.

– Прощайте, мистер президент, – ответил я.

После ухода президента нам пришлось подождать еще полчаса, пока к нам не пропустили Кейт. Наверное, это были самые долгие полчаса в моей жизни. Нам оставалось только разглядывать злосчастные коробочки и бороться с искушением их открыть – а всем известно, что тяжелее этого ничего нет.

Кейт ворвалась, раздвинув здоровенных лбов, подпиравших двери.

– Господа русские, – объявила она, – поехали.

– Куда? – удивился я.

– Отсюда, – отрезала она.

– А разве нас выпустят? – удивился Андрей.

– Я договорилась, – безапелляционно бросила Кейт. – К вам приставят охранников, но ехать можно. Кто будет против – пусть спорит с президентом. Главное – успеть в аэропорт, ваши билеты у меня.

– Кейт… – пробормотал Заброцкий. Щеки его стремительно розовели.

Я избавил его от моральных терзаний.

– Знаете, езжайте куда хотите, – объявил я им. – А мне есть чем заняться. Охранник мне в этом не помешает.

Эти двое вылетели из Овального кабинета как на крыльях. Я из приличия выждал пару минут, потом тоже вышел. Естественно, за мной увязался один из лбов.

– Мистер, – полюбопытствовал я, когда мы вышли на лужайку перед Белым домом. За оградой уже толпились репортеры; я заметил давешнего рыжебородого мужика, виденного по телевизору в гостинице. – Где тут ближайший почтамт?

Охранник молча кивнул.

– Вот и славно, – улыбнулся я.

Мне было кому позвонить. Ничего, что международная связь с Ригой влетит мне в копеечку. Вряд ли кто-то еще звонил Эльзе из Западного полушария.

По дороге в аэропорт я начал потихоньку отключаться. Даже не от усталости – она перегорела еще к утру, – а просто так. От избытка впечатлений. Мы пережили такое, чего не переживал никто, мы видели такое, чего никто не видел и, надеюсь, больше не увидит. И теперь организм брал свое, со щелканьем вырубая предохранители.

– Пожалуйста, положите вещи на конвейер и пройдите через детектор.

Я облокотился на стойку и тупо наблюдал, как Сергей проходит таможенный контроль. Слышал, видел и ничего не понимал. Мозг даже не пытался обрабатывать поступающую информацию.

Рама противно взвизгнула и мигнула красной лампочкой.

– Пожалуйста, снимите часы и выложите из карманов все металлические предметы!

Щербаков послушно выгреб карманы и снова шагнул сквозь раму. Детектор опять завизжал.

– Ах да, – устало сказал Сергей. – Должно быть, это.

Он вытащил из кармана ту самую бархатную коробочку. Похоже, он, как и я, напрочь забыл о президентском подарке.