были «virtutes divinae in rebus diffusae» («рассеяны в сущем божественными силами»). Заратустра называл их divinae illices («божественными соблазнами»), а Синезий[686] – symbolicae illecebrae, «манящими символами»[687]. Это последнее толкование выглядит сходным с идеей архетипических проекций в современной психологии, пусть со времен Синезия и до очень недавнего времени не существовало гносеологической критики, не говоря уже о новейшей ее форме, а именно, критики психологической. Агриппа разделял со сторонниками Платона то убеждение, что «все вещи низшие подчинены высшим, и они встречаются определенным образом одни в других… а именно, высшие – в низших, и низшие – в высших», а потому животные «получают многие действия и качества, подобно действию звезд и созвездий, которым они подчинены». Здесь без труда обнаруживается цитата из Вергилия:

Haud equidem credo, quia sit divinius illis

Ingenium aut rerum fato prudentia maior[688].

[921] Фактически Агриппа предполагал, что живые организмы обладают неким врожденным «знанием» или «восприятием», а в наше время, кстати, схожую мысль высказывал Дриш[689]. Нравится нам это или нет, но мы оказываемся в таком затруднительном положении, едва начинаем всерьез задумываться о телеологических процессах в биологии или исследовать компенсаторную функцию бессознательного, не говоря уже о попытках объяснить феномен синхронистичности. Финалистские причины, сколь их ни видоизменяй, предусматривают своего рода предвидение. Разумеется, это не знание, которое возможно соединить с эго, то есть не осознанное знание, каким мы его воображаем, но самодостаточное «бессознательное» знание, каковое я предпочитаю называть «абсолютным знанием». Это не познание, а, как блестяще выразился Лейбниц, «представление» (vorstellen), которое состоит или, если формулировать осторожнее, видится состоящим из образов, беспредметных simulacra[690]. Эти представляемые образы тождественны, полагаю, моим архетипам, которые, как можно доказать, суть обязательные признаки спонтанной фантазии. Выражаясь современным языком, микрокосм, содержащий «все образы творения», должен быть коллективным бессознательным[691]. Под spiritus mundi, ligamentum animae et corporis, essentia quinta[692] (мировой дух, узы души и тела, квинтэссенция), каковые определения встречаются и у алхимиков, Агриппа, вероятно, понимал именно то, что мы называем бессознательным. Дух, который «все проницает» или придает всему форму, есть мировая душа: «Est itaque anima mundi, vita quaedam unica omnia replens, omnia perfundens, omnia colligens et connectens, ut unam reddat totius mundi machinam» («Посему душа мира будет единственной данностью, которая наполняет все сущее, одаривает все сущее, связует и сводит воедино все сущее, дабы создать общую машину мира»). Следовательно, все то, чем дух особенно выражен, склонно порождать себе подобных (potentius perfectiusque agunt, tum etiam promptius generant sibi simile), иначе говоря, устанавливать соответствия или «значимые совпадения»[693]. В сочинении Агриппы приводится длинный перечень этих соответствий, основанный на числах от 1 до 12[694]. Сходную, но более алхимическую по своему содержанию таблицу соответствий можно отыскать в трактате Эгидия де Вади[695]. Позволю себе упомянуть только о scala unitatis[696], поскольку она чрезвычайно любопытна с точки зрения истории символов: «Иод (первая буква тетраграматтона, божественного имени) — anima mundi – sol – lapis philosophorum – cor – Lucifer» (мировая душа – солнце – философский камень – сердце – Люцифер)[697]. Добавлю лишь, что перед нами попытка вывести иерархию архетипов, а устремления в этом направлении для бессознательного вполне доказуемы[698].

[922] Агриппа был старшим современником Теофраста Парацельса и будто бы оказал на последнего значительное влияние[699]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в учении Парацельса явно выражаются представления о соответствии. Так, он писал: «Ежели возжелал человек стать философом и не сбиться с пути земного, то надлежит ему заложить основания своей философии, превратив небо и землю в микрокосм, не совершив при том ни малейшей ошибки. А посему тот, кто станет закладывать основания медицины, должен и сам опасаться малейшей ошибки, ибо предстоит ему превратить микрокосм во вращение небес и земли, дабы философ не отыскал ни на небе, ни на земле ничего того, чего не сумел бы найти в человеке, а врач не отыскал бы в человеке ничего того, чего нет на небесах и на земле. Эти же двое различаются между собою только внешней формой, но форма для обоих есть принадлежность к общему»[700]. В трактате «Paragranum»[701] находим ряд точных психологических замечаний по поводу врачей: «По этой причине [мы предполагаем] существование не четырех, но одного арканума, каковой, тем не менее, обладает четырьмя сторонами и подобен башне, обдуваемой отовсюду ветрами. Не может быть башни без одного угла, и не может врач обходиться без одного своего навыка… Ведомо ему, что мир подобен яйцу в скорлупе, где прячется внутри цыпленок со всеми своими субстанциями. Так же все, что есть в мире и в человеке, должно скрываться во враче. Курицы, когда высиживают яйца, преображают этот зачаток мира в цыпленка, и сходно алхимия доводит до созревания философские арканы, скрытые во враче… В том и заключается ошибка тех, кто неверно понимает труд врача»[702]. Что именно вышесказанное означает для алхимика, я довольно подробно описал в своей работе «Психологии и алхимия».

[923] Иоганн Кеплер мыслил во многом таким же точно образом. В своем трактате «Tertius interveniens»[703] он писал: «Это [геометрический принцип, лежащий в основе физического мира] есть также, по учению Аристотеля, сильнейшая связь, каковая соединяет нижний мир с небесами и тем объединяет оба мира настолько, что всякие формы низшего мира управляются свыше; ибо этому низшему миру, иначе говоря, земному шару, присуща духовная природа, способная к Geometria, каковая ex instinctu creatoris, sine ratiocinatione[704] обретает жизнь и побуждает самое себя к применению своих сил посредством геометрических и гармонических сочетаний небесных лучей света. Не могу сказать, свойственно ли то же качество, что и шару земному, всем животным и растениям. Но этому отнюдь не трудно поверить… Ибо во всем обозначенном [к примеру, в том факте, что цветы наделены определенным оттенком, формой и количеством лепестков] очевидно воздействие instinctus divinus, rationis particeps[705], а вовсе не человеческого разума. Человек же, посредством души своей и ее низших способностей, тоже близок небесам, как близка им земная почва, и это может быть проверено и доказано самыми разными способами»[706].

[924] По поводу астрологического «характера», то есть астрологической синхронистичности, у Кеплера читаем: «Сей характер воспринимается не телом, каковое для него не может считаться пригодным вместилищем, а природой самой души, которая словно точка в пространстве (и потому может быть преобразована в точку