– Товарищи, вы уже знаете, что у Советского Союза много врагов, поэтому советские люди должны быть очень бдительны. Вы сами понимаете, что своим внешним видом мы резко отличаемся от окружающих, и это вызвало серьезные подозрения людей. Представители местной милиции никогда не видели удостоверений, подобных тем, которые мы им предъявили, и они хотят идентифицировать наши личности. Это их обязанность. Они просят нас пройти в местное отделение милиции.

– Мы арестованы? – спросила мадам Туанасье.

– Не совсем, – замялся Фейгин.

– Совсем, – твердо сказал Поль и первым пошел дальше к Луге.

За ним последовали мадам Туанасье, мсье Луни, товарищ Фейгин, два мрачных охранника и, замыкающие процессию, два лужских милиционера. А за ними следовала толпа замерзших, но возбужденных лужан. Люди высказывали какие-то реплики, делились между собой какими-то предположениями. Поль на ходу обернулся к мадам Туанасье:

– Вам понятно, что они говорят?

– Не совсем. Кажется, они считают нас шпионами. И почему-то американскими.

Она говорила тихо, но поскольку она шла за Полем, он хорошо ее слышал. Не останавливаясь, Поль опять обернулся к мадам Туанасье:

– Что может интересовать американских шпионов в колхозе «Красный бор»?

Она ответила:

– Эта женщина в красном платке и солдатских сапогах говорит, что в этот колхоз привезли двух специальных … холмогорских … коров для развода. Эти люди предполагают, что мы посланы американским правительством, чтобы отравить этих коров, или что-то в этом роде.

– Вы правильно их поняли? – усомнился Поль.

– Да. Они продолжают это обсуждать. А мужчина в черном ватнике возражает. Он говорит, что о коровах американцам неизвестно. Он говорит, что скорее всего мы хотели поджечь строящийся через реку мост.

Поль подумал, что мадам Туанасье бредит. Вероятно, она простудилась, и у нее поднялась температура. Он оглянулся на ходу, но мадам Туанасье шла бодрым шагом, и лицо ее, посиневшее и постаревшее от холода, выражало коммунистическую твердость. Она не бредила и не шутила. Когда они проходили мимо уже знакомого двухэтажного здания школы, Поль обернулся к мадам Туанасье:

– Интересно, что преподают у них в школе? Я бы хотел зайти сюда.

– Уже нельзя. Мы арестованы. А все из-за ваших фантазий, мсье Дожер.

– Вы сами напросились ехать со мной в Лугу. А то смотрели бы красивые картины в Русском музее и ели бы красную икру. – И поскольку у него начали замерзать пальцы ног, он раздраженно добавил: – За счет этих тупых нищих людей.

Мадам Туанасье ничего на это не ответила.

Отделение милиции размещалось в кирпичном одноэтажном доме. Комната, куда их привели, была большой, с высоким потолком, зарешеченным окном и высокой изразцовой печкой в углу. Такие печки Поль уже видел на фотографиях и знал, что эти печки в России служат для отопления вместо каминов. Часть комнаты была отгорожена деревянным барьером. По стенам размещались деревянные скамьи. У окна за письменным столом сидела женщина и что-то писала. Она поднялась от стола, уступая место старшему милиционеру, и уставилась на французов. На ней поверх поношенного платья был надет старый милицейский китель. Старший милиционер что-то сказал Фейгину, и тот обратился к французам:

– Просят предъявить наши документы.

Поль первым вынул из внутреннего кармана французский паспорт, положил на стол перед милиционером. Остальные тоже стали доставать свои документы. Оба милиционера и женщина, разглядывая французский паспорт, о чем-то переговаривались. Женщина обратилась к Полю:

– Шпрэхен зи дойч?

Поль молчал. Фейгин, спохватившись, стал что-то объяснять милиционерам. Потом начался обыск. Младший милиционер похлопал Поля по бокам и карманам, проверяя нет ли у него бомбы, или какого другого оружия, затем стал похлопывать по бокам остальных. Когда очередь дошла до охранников, они стали что-то возмущенно говорить, но Фейгин их строго оборвал, и охранники послушно расстегнули свои пальто, из-под которых милиционер достал пистолеты. Старший милиционер тут же на столе разрядил пистолеты и сунул их в ящик письменного стола. Фейгин объяснил французам, что сейчас придет начальник отделения милиции, и все разберет. В комнате воцарилась тяжелая тишина. Старший милиционер что-то писал за письменным столом, младший сидел на стуле у входа, арестованные сидели на деревянной скамье, женщина в милицейском кителе стала подкладывать в печку дрова, которые тут же занялись огнем на горящих углях. Поль подумал, а что, если сейчас приедет грузовик-фургон и заберет их всех куда-нибудь, например, в концлагерь. Конечно, французское правительство сделает заявку, и их будут искать. Но Валенберга тоже искали. Поискали и перестали. Вот и их так же поищут и перестанут. Все уже знают, что он, Поль, имел личную беседу со Сталиным, и о чем была эта беседа, кроме них двоих никто не знает. А что, если Сталин передумает посылать врачей на Маркизы? Что, если Сталин не захочет, чтобы кто-нибудь узнал о его беседе с Полем? Ему ничего не стоит убрать Поля и всю эту делегацию. И жалкая кучка французов растворится во льдах и снегах этой чудовищно гигантской бездорожной страны. А Париж недосегаемо далеко. Марго в Париже. Марго американка. Как бы она удивилась, если бы узнала, что их тут арестовали как американских шпионов. Хотя ее трудно чем-нибудь удивить. Она умная и понимает, что на свете есть много удивительных вещей, и всему невозможно переудивляться. Сейчас в Париже утро. Марго в университете. С кем она сейчас говорит? Все хотят с ней говорить. И все хотят сказать ей что-нибудь интересное, поэтому она всегда в курсе интересных событий. Поль с некоторым раздражением вспомнил Жака. Этот человек знает все интересное. И все, что он говорил о России – правда. Поль стал разглядывать стены, выкрашенные известкой. На стенах висели три портрета в одинаковых рамах: в центре портрет Ленина, по бокам портреты Сталина и Попкова. Поль сразу узнал Попкова, хотя на портрете он был явно приукрашен. С улицы вошел человек в грязной потрепанной форме. Вероятно, это была форма железнодорожника. Он принес большой медный закоптелый чайник, от которого шел пар. С интересом поглядывая на французов, он заговорил с женщиной. Милиционеры не обращали на него внимания. Поставив чайник на скамью, он ушел. Старший милиционер достал из письменного стола три аллюминиевые кружки, женщина разлила по кружкам кипяток из чайника и развернула газетный пакет, в котором были дешевые сахарные конфеты. Два милиционера и женщина стали пить кипяток с этими конфетами, о чем-то переговариваясь. Милиционер о чем-то переговорил с Фейгиным, и тот сообщил французам, что им предлагают выпить горячей воды. Поль молча кивнул. Женщина достала еще две кружки. Больше у них кружек не было. Французам и их охранникам предоставлялось пить из двух кружек по очереди. Фейгин взял две кружки с кипятком, протянул одну мадам Туанасье, другую Полю. После этого он стал что-то говорить женщине и при этом указал сперва на портрет Попкова, потом на портрет Сталина, а затем на самого Поля. Вероятно, он объяснял, что сегодня они говорили с самим Попковым, а два дня назад с самим Сталиным, и что сам Сталин имел личную беседу с Полем. Женщина и оба милиционера с явным сомнением посмотрели на Поля. Они еще не верили Фейгину, считая французов американскими шпионами. Однако, женщина все же на всякий случай подошла к Полю и, протягивая ему дешевые конфеты, разложенные на газетной бумаге, сказала: