– Мсье Дожер, – сказала она тихо и строго. – Что вы здесь делаете?

– Жду вас.

– Неужели вы не понимаете простых вещей? Стоя у моего купэ, вы меня компрометируете.

– Мне нужно много о чем спросить вас.

Мадам Туанасье, открыла дверь купэ, вошла, Поль вошел за ней, прикрыв за собой дверь. Она повернулась лицом к нему, сказала:

– Спрашивайте.

Поль ее обнял. Потом, когда он голым сидел против нее на диване, по– турецки поджав ноги, она говорила:

– Вы ошибаетесь в том, что наша поездка могла меня в чем-либо переубедить. Программа нашего комитета останется прежней. И не думайте, что мы полностью согласны с политикой, которую проводит партия Советского Союза.

– Тем более, теперь, – сказал Поль, – когда вы многое увидели благодаря мне.

Мадам Туанасье приподнялась на локте, подложила под плечи подушку, потянулась за сигаретой, и при этом из-под одеяла обнажилась одна ее грудь.

– Действительно, вы нам во многом помогли, – сказала она, закуривая. – Мы это отметили в купэ Максимила, когда вы ушли.

– И что вы там еще секретного говорили без меня? – спросил Поль.

Выпустив струю дыма в лицо Полю, она сказала с усмешкой:

– Вы же не говорите, о чем вы лично говорили со Сталиным. Кстати, вы не проговорились об этом той девушке, которая была подослана к вам в номер ленинградской гостиницы?

– Конечно, нет. Нашли дурака.

– Так о чем вы говорили со Сталиным? – спросила она почти с издевательской улыбкой.

– Не скажу, – честно ответил Поль.

– Это не трудно угадать, – насмешливо сказала она. – Конечно же, о Маркизах. – Поль молчал, и она продолжила: – Маркизы – удобная точка для военной базы в той части планеты, где еще нет прямого влияния Советского Союза.

Она продолжала насмешливо смотреть на него. Он протянул руку, приложил ладонь к ее обнаженной груди. В свое купэ он вернулся, когда поезд уже подъезжал к Бельгии. Снова раздевшись, он уснул почти мгновенно. Когда Каспар его разбудил, приглашая на завтрак, Поль отказался и снова уснул. Проснулся он уже на границе Франции. Члены делегации давно позавтракали, и Поль направился в вагон-ресторан один. Делегация больше не интересовала его. Скоро Париж.

Когда Поль со своими чемоданами вышел из вагона, он сразу увидел маму. Она радостно улыбалась. Но Марго с ней не было. Мама была в новом мохнатом манто с широкими, но короткими, выше запястий, рукавами и длинных перчатках. Они обнялись, поцеловались. У мамы был такой радостный вид, что спросить, где Марго, было бы бестактно. Поль представил маму членам делегации, собравшимся у вагона, и при этом отметил, что мама выглядит не намного старше, чем мадам Туанасье. Члены делегации договорились встретиться в этот же день в партийном комитете для доклада Морису Торезу. Подошел Анри, их шофер, подхватил чемоданы Поля. И тут Поль увидел Марго. Она бежала по перрону так легко, будто у нее были не высокие каблуки, а спортивные туфли. Поль тотчас бросился к ней, с ходу поднял ее, крутанул вокруг себя. Она ничего не говорила, а только смеялась. По дороге домой в машине Поль весело сказал:

– А концлагеря в России есть. Такие же, как и фашистские.

– Ты их видел? – спросила мама.

Они обе вопросительно смотрели на него. Поскольку он весело улыбался, они, вероятно, думали, что он просто шутит. Он еще не знал, как это все объяснить, и ответил:

– Не видел. Но теперь точно знаю.

Когда дома в передней они сняли пальто, Поль взялся за свои чемоданы – отнести к себе, но Марго остановила его:

– Чемоданы потом. Сперва ты должен увидеть кое-что.

Мама ушла к себе, а Марго взяла Поля за руку и повела в его комнату. Когда они вошли, его веселое настроение сразу померкло. На противоположной стороне от окна над его кроватью висел портрет его отца, написанный маслом. Портрет был того же размера, что и портрет Томаса в комнате Марго. Если портрет Томаса был выдержан в коричневых, несвойственных маме тонах, то портрет папы был исполнен в холодном голубоватом колорите. Портретное сходство было очевидным. Светлые глаза, ироничный изгиб бровей, русые с рыжиной волосы. В руке маленькая пальмовая ветвь. Кажется, он сейчас небрежным жестом ткнет острыми пальмовыми листьями в лицо зрителю. Портрет был написан явно не маминой рукой.

– Кто писал портрет? – спросил Поль.

– Виолетт. Я ей заказала. Она писала его здесь, по фотографиям.

– Фотографии нецветные, а здесь хорошо передан цвет.

– Мама ее консультировала в отношении цвета.

Марго испытующе смотрела на Поля. В ее комнате висел портрет Томаса, которому она молилась. Теперь в его комнате висит портрет папы. Она хотела примирить их отцов. Примирить после их смерти. Поль наклонил голову, осторожно дотронулся губами до ее щеки, тихо сказал:

– Спасибо, Марго.

За обедом Поль вспомнил, как мама сказала по телефону, что Марго была в бассейне, и спросил:

– И как ты плавала в бассейне?

– У меня не получается баттерфляй. Поль, мы оба приглашены на бассейный фет. Наконец-то я увижу, как ты плаваешь.

– А где будет этот фет? – спросил Поль.

– В том же доме с бассейном, где я была. Они хотят ввести моду на бассейные феты, как в Америке.

– Во Франции такая мода не привьется, – возразила мама. – У нас нет столько частных бассейнов.

После обеда Поль поехал на своей машине в комитет коммунистической партии, где в кабинете Мориса Тореза должны были встретиться все делегаты. Поль опоздал к началу, и все партийные секреты были уже обсуждены. Заговорили о Маркизах. Морис Торез, в упор глядя на Поля, спросил:

– Товарищ Дожер, что вам сказал товарищ Сталин относительно Маркизов?

И Поль ответил так же, как и в купэ мадам Туанасье:

– Не скажу.

Тут загаворила мадам Туанасье:

– Товарищ Дожер, вы уже знаете, что наша французская партия далеко не во всем следует курсу, проводимому партией Советского Союза, и мы не согласны с некоторыми их методами, хотя публично не можем этого признать. Вы официально являетесь кандидатом в нашу партию и знакомы с нашим уставом.

– Да, я его ознакомил, – вставил Морис Торез.

Мадам Туанасье продолжала:

– Независимо от ваших отношений со Сталиным и тех обещаний, которые вы ему, возможно, дали, вы должны подчиняться дисциплине нашей партии. – Смягчая свои слова, она добавила: – Это ваша моральная обязанность.

Максимил, с улыбкой глядя на Поля, сказал:

– Поль, все мы здесь свои, французы, а Москва теперь далеко.

Поль подумал, что его действительно ничто не связывает. Он же не давал обещаний Сталину держать их разговор в секрете. И он ответил: