дверной проем, и мальчишка следом за ней — светильник горел. Человек, который не должен был протянуть и года, прожил гораздо больше…

— Вот так.

Когда внук все же ушел — теперь он куда лучше ориентировался в бесконечных спутанных веревках улочек и ходов — Лиа долго смотрела ему вслед, хотя темнота давно скрыла фигурку. Успеет ли выучить? Что с ним будет вообще? Лайа и даже Лачи так интересуются ее внуком… не к добру это. А Кави на днях узнал через приятелей, что люди главы Хрусталя доискались, что за скала, похожая на медведя. Может, теперь все изменится.

Лиа предпочла бы интерес Лайа, но не ее Соправителя. Ту хоть понять можно, да и Лиа к ней с юности привыкла. А он… Дурного слова не услышать от Лачи. Только вот Ила, в юности бойкая, резвая, присмирела изрядно, пожив с детьми его бок о бок…

Огонек же быстро шел, почти не глядя по сторонам; думал о человеке, помочь которому не получалось — и о бабушке. И снова о ней… Ловкие быстрые руки. Всегда аккуратно уложенные на затылке волосы, часто стянутые пестрой тесьмой, где бы ни находилась — в городе ли, в полях. Неутомимо карабкалась по склонам, и Огонек гадал, а сколько ей весен от роду? Горные ветра и заботы иссушили ее, лицо избороздили морщинами. Но если его мать покинула Тейит совсем юной, Лиа еще не стара, уж точно моложе Ахатты.

Мысли наконец перескочили на другое.

Почему все-таки Лиа упорно отказывается рассказать, как именно Соль ушла со своим избранником? Уж этого Огонек точно не вспомнит сам, его тогда на свете не было.

Споткнулся о камень и чуть не разбил нос о дорогу, ладно, успел подобраться; ужаснула мысль — а вдруг он вовсе и не сын того человека с Юга? Мало ли… С чего он вообще взял, что рожден в любви?

Но… Как быть с недавним сном, который стал повторяться, как некогда кошмары? Чья-то еплая рука касалась его лба, а напевный голос просил позаботиться о нем — просил многих, и тех, кто держит мир, и тех, кто крохотная невидимая часть этого мира. Огонек знал, что так просят за многих, а исполняются просьбы у единиц. Но он до сих пор жив, может, это не просто везение.

Как и велела Лиа, Огонек не стал возвращаться в ее домик, пришел в комнату в Ауста, которую все еще числили за ним — Лайа порой вызывала и отпускала его совсем поздно.

Прошло несколько дней; он послушно сидел и читал заметки о камнях и травах, но на сей раз не выходило сосредоточиться. И вместо урока он невольно пытался снова и снова разбудить свою память, и раз за разом ловил себя на том, что просто выдумывает. Нет, Лиа бы точно не гордилась таким учеником… будто бы есть какой-тосмысл в этих воспоминаниях! Будто бы сам не тяготился тем, как мало умеет и может!

Но та скала… но шум древесных крон, крики их пернатых гостей… Как можно совместить в себе две половины — ту, что хочет лечить людей, быть среди них — и ту, что тянется в чащу? Знал такого, двойственного, но вот уж кто вопросами не задавался…

А Огонек, прижившись в Тейит, стал скучать по лесу и его голосам, его обитателям, порой даже пугающим. По растениям, животным, бесплотным духам. Тут, в горах, несомненно были свои Незримые, но на улицах или в домах он их не чувствовал, а на свободные от людей склоны или в пещеры его не пускали. Впрочем, в пещеры и сам бы не полез. То ли давний обвал тому виной, то ли рассказ Атали про пещеры мертвых, полные золота, но даже мысль о пещерах пробуждала в нем страх.

Ничего не шло в голову, рисунки трав и корешков связывались не с болезнями, а с тем, как бродил по поляне, или добывал себе нехитрый ужин. Воли хотелось. Ползает насекомое в глубине изрытого бесконечными ходами улья, выбирается на поверхность, потом взлетает… Ему не взлететь, но хоть выйти на открытое место, чтобы видны были дальние склоны, мохнатые от деревьев, и ловить травяные запахи…

Спустился на уровень вниз от Ауста, поддевая ногой камешки, зашагал вдоль каменной изгороди. Улыбался бессмысленно, бессознательно отмечая мелочи — шмель над репейником кружится, гудящий, увесистый, а рядом маленькая белая бабочка, крылышками подрагивает, словно пытается отогнать шмеля от своего цветка.

— Эй! — окликнул незнакомый подросток. Огонек оглянулся — вот он, окликнувший, сидит на невысокой каменной стене, и улыбка у него нехорошая. А рядом еще двое, и одеты нарядно, добротно.

— Это ведь ты полукровка с юга?

— Ну да, — насторожившись, откликнулся Огонек.

— Говорят, тебе там хорошо жилось?

— По — разному, — он попытался пройти, но незнакомцы спрыгнули, перегородили проулок.

— Ха! Не пытайся отвертеться, теперь все равно не выйдет! Куна из Хрустальной ветви слышал разговор отца с Лайа! Прихвостень астальский. Ты, верно, умеешь подольститься к сильным. Чем вы там занимались, а? Говорят, их Сила на крови. И как именно ты ее получил? Пил чью-нибудь кровь, или еще похлеще? Рассказывай, раз тут жить собрался.

Огоньку стало скучно. Повернулся, намереваясь отправиться восвояси. Но один из подростков спрыгнул со стены и заступил дорогу.

— Куда ты торопишься? — скривился презрительно. — Наше общество тебя не устраивает?

— Дай пройти! — сказал Огонек.

— Да пожалуйста! Улица свободна! — посторонился, окатив Огонька столь мощной волной насмешливого презрения, что тот отшатнулся.

— Ясно, почему ты с Атали сдружился! Такая же девчонка! — они снова расхохотались.

Огонек оглядел их. И вспомнил других, в Астале, из рода Кауки, кажется… Те были опасны.

— Подойдите, — Огонек понизил голос и заговорщицки поманил мальчишек к себе. — Я вам такое сейчас расскажу… Вы правы, Атали девчонка, ей многое знать нельзя, визгу поднимется… А поделиться-то хочется!

Мальчишки недоуменно переглянулись и подошли ближе. Огонек сел на мостовую, вынуждая их нагнуться. Да, они и впрямь собирались лишь посмеяться…

— Знаете, я ведь не только на Юге жил. Еще и у дикарей. Чего они только ни жрут! Даже себе подобных! Ну, а раз живешь в племени, то сами понимаете, надо быть как все. И вот однажды…

— Да погодите вы! Я еще про Асталу толком не начал! — вскоре кричал он вслед юным жителям Тейит. Судя по отрывистым звукам, кого-то