Популярная фельетонистка Н. Тэффи называла русский Париж «городком», с иронией и болью описывала эмигрантский быт:

Жители «городка», запечатленные Тэффи, восхищаясь и гордясь Шаляпиным, не могли, однако, простить ему особняка на улице д’Эйло, дачи в Пиренеях, автомобиля «Isotta Fraschini»… Благополучие певца контрастировало с нищетой других русских изгнанников, трагично переживавших унизительную бедность, невостребованность, непризнанность, одиночество! Они «не вписывались» в европейскую жизнь, они унесли с собой Россию на «подошвах сапог».

Шаляпин избавлен от материальных мытарств и забот, его уникальный артистический дар «конвертируем»: кроме «великого, могучего, правдивого и свободного» русского языка, плохо ведомого европейцам, он владел доступным всему миру «эсперанто» — голосом, гениальной музыкальностью. Неравенство положений при общности судьбы уязвляло, отравляло душу и друзьям-приятелям. Не отсюда ли сквозная тема эмигрантских воспоминаний — страсть Шаляпина к деньгам, его прижимистость? Даже один из самых близких друзей певца Константин Коровин в книге «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь» не обошел эту тему: «Как-то случалось, что он никогда не имел при себе денег — всегда три рубля и мелочь. За завтраком ли, в поезде с друзьями, он растерянно говорил:

— У меня с собой только три рубля».

Немногим удавалось удержаться от злословия, от традиционных упреков в жадности, корыстолюбии. Прав Андрей Седых, размышлявший о мемуарах К. А. Коровина: «Странная была эта книга — необычайно ярко написанная, как коровинская картина. Некоторые страницы были изумительные, а временами вдруг появлялась злость и какая-то зависть к другу юности и много лишнего, чего можно было о Шаляпине не писать».

Сильно нуждался в эмиграции и И. А. Бунин. Когда в Грас — городок на юге Франции, где жил писатель, — пришло известие о присуждении ему Нобелевской премии, Вера Николаевна не смогла выйти из дому сообщить мужу о событии: ее единственные туфли были в починке.

В «Грасском дневнике» возлюбленная Бунина Галина Кузнецова пишет о С. В. Рахманинове и его дочери: «Одеты оба были с той дорогой очевидностью богатства, которая доступна очень немногим». И Рахманинов, и Шаляпин помогали нуждающимся соотечественникам, но не афишировали эту помощь. Сохранилось немало свидетельств их бескорыстия. 20 апреля 1932 года на сцене «Опера Комик» Шаляпин участвовал в благотворительном спектакле «Дон Кихот» в пользу русских безработных. Обвинявшие же певца в корыстолюбии эмигранты невольно лили воду на мельницу тех, кто создавал Шаляпину репутацию изменника родины, продавшего душу за деньги.

И эмигрантский, и советский мифы о Шаляпине представляют артиста жертвой дурного окружения. Одной из постоянных мишеней стал Михаил Эммануилович Кашук — секретарь и импресарио певца. Он возник в поле зрения артиста в 1922 году как организатор разовых концертов.

С 1930 года Федор Иванович принимал участие в спектаклях «Русской оперы», созданной по инициативе певицы М. Н. Кузнецовой-Бенуа. Мария Николаевна замужем за инженером Массне (племянником известного композитора); в дело были вложены личные средства семьи, но «Русская опера» быстро разорила своих владельцев. Некоторое время рухнувшую антрепризу поддерживали князь А. А. Церетели и В. Де-Базиль (Воскресенский), затем на выручку пришел М. Э. Кашук — он снял для спектаклей «Русской оперы» громадный зал театра «Шатле».

Спектакль «Пиковая дама», в котором Шаляпин не был занят, прошел незаметно. Кашук ради процветания дела пригласил из Брюсселя первоклассных музыкантов, но им надо было хорошо платить, и импресарио экономил в их пользу на бесправных русских певцах, постоянных партнерах Федора Ивановича Г. М. Поземковском и К. Е. Кайданове. В кафе, где собиралась эмигрантская братия, певцы обсуждали ситуацию: «Неунывающий Жорж Поземковский хитро смотрел на Кайданова и, принимая шаляпинские позы и тон, отчитывал приятеля за хроническое безденежье. Потом заговорил конфиденциально:

— Ты не думай, Костя, что Кашук обставляет нас одних. Он и Федора надувает. Не веришь? В Елисейских Полях Федору жаловали 37 тысяч за выход. Сам видел, как он пересчитывал тысячные у себя в уборной. В Шатле ему никаких денег не приносили, а ты знаешь, что он требует полного расчета до начала представления. Почему такое изменение? А потому, что Кашук дает деньги непосредственно жене, Валентиновне, я это пронюхал. Нюхать мало, взял карандаш и прикинул. Считай сам: сбор скрыть никак нельзя. (По закону в середине спектакля специальный контролер соцобеспечения забирал на месте налог, поэтому сумма выручки была известна. — В. Д.) Аренда за зал, стоимость оркестра, ты знаешь ведь, во сколько обходятся солисты, хор, балет. Подводи итоги — никак Федору 37 тысяч не выкрадывается! Далеко до них… Понял, Костя? Если бы Федор знал! Слыхал я, откуда не скажу, Кашук умолял Марью молчать, на коленях плакал, что иначе придется спектакли в Шатле прекратить. Всех обдурил…»

Личность Михаила Эммануиловича Кашука, конечно, не была столь однозначна. В его секретарские обязанности входило исполнение крупных и мелких поручений певца — покупки, посылка денег, телеграмм. Иной раз деньги до адресата почему-то не доходили. (Об этом можно судить по письмам.) Шаляпин знал о «недостатках» своего нового секретаря. Один из знакомых вспоминал: рекомендуя Кашука французам, Федор Иванович представлял его: «C’est mon joulik, т-е Cachouk» и переводил joulik как секретарь еп russe.

Но Михаил Эммануилович во многих ситуациях бывал незаменимым, особенно в качестве партнера по белоту — любимой карточной игре Шаляпина. После спектакля артист имел привычку не ложиться спать и мог играть ночи напролет. Кашук безропотно сносил нелегкий, деспотический характер Федора Ивановича, вспышки гнева, иногда ничем не оправданные. Организаторских, администраторских способностей Кашуку, по всей вероятности, недоставало. Дасия Шаляпина считала его неважным импресарио, но человеком милым и обходительным.

Антреприза М. Э. Кашука в конечном счете провалилась. В письме дочери Ирине Шаляпин пишет о «полном прогаре» и не стесняется в выражениях по адресу своего секретаря: «Вот тут и видно, как легко заниматься спекуляцией, продавая билеты по театрам и концертам и беря с публики проценты, и как трудно спекулянту организовать настоящее дело. Этот дуралей, не спросясь броду, сунулся в воду».