долгое время, очутился теперь ниже некуда. Те, кого он пришел вызволять, приуныли, а Кэй высунул голову в окно и не мог удержаться, чтобы не крикнуть:

– Ланселот! Ланселот! Куда подевалась твоя великая доблесть? Или ты не помнишь трех рыцарей из Кармелида, когда ты говорил мне, что я за все королевство Бретань не пожелал бы стать четвертым? А теперь тебя бьет один-единственный рыцарь!

Ланселот услышал и узнал голос Кэя. Он как будто очнулся, снова начал теснить Мелеагана и скоро подступил к нему так, что вынудил отойти дальше прежнего.

– В добрый час! – сказал Кэй, – а то у меня уже раны открылись, а теперь закрылись обратно.

Что же до Мелеагана, он уже едва отбивался, все предрекали ему скорый конец, и король поспешил сказать королеве:

– Госпожа, вы знаете, как я вас всегда почитал и защищал от посягательств моего сына. Настало нам время свести счеты.

– Зачем вы так говорите?

– Ради моего сына, который терпит поражение. Это я смогу пережить, если только он останется жив. Прошу вас, прекратите поединок!

– Увы! Я не могу вам ни в чем отказать. Так пойдите, и пусть их разнимут.

Ланселот в этот миг оттеснил Мелеагана под самое окно королевы; оба услышали эту беседу, и Ланселот немедля вложил меч в ножны. Мелеаган же воспользовался этой заминкой, чтобы несколько раз замахнуться и обрушить свой меч на Ланселота, а тот не отбивал его удары. Король подошел и, наконец, разнял обоих бойцов.

– Отец, – вскричал Мелеаган, – дайте мне завершить поединок, вам тут нечего делать.

– Несчастный! Ему ничего не стоит тебя убить.

– А я все-таки лучше него, это же видно.

– Видно-то совсем другое: Ланселот мог бы тебя выкинуть с поля; если он опустил меч, то лишь по приказу королевы.

– Ну что ж! Если сегодня вы отбираете у меня мой поединок, я потребую возобновить его в другой раз.

– Хорошо! Королева уедет в Бретань и обещает к тебе вернуться, если на следующий раз тебе удастся победить Ланселота.

Ланселот только этого и желал.

CIV

Когда согласие было достигнуто и скреплено клятвами обеих сторон, с Ланселота сняли доспехи в покоях короля. Сенешаль подошел к нему, сокрушаясь, что не увидел Мелеагана молящим о пощаде. Королева была огорчена ничуть не менее; но могла ли она отказать королю Горра? Из залы, где она пребывала, она перешла в покои[297]: Бодемагус представил ей победителя, совлекшего доспехи. Едва заметив издали королеву, Ланселот пал на колени.

– Госпожа, – сказал король, – ведь это Ланселот вас отвоевал после великих, долгих и жестоких испытаний.

Она отвернула голову и ответила королю:

– Если он ради меня так много совершил, он старался напрасно, и я ему за это ничуть не благодарна.

– Однако, госпожа, он оказал вам огромную услугу.

– В другой раз он причинил мне столько зла, что я никогда уже не смогу полюбить его.

– Ах, госпожа! – воскликнул тут Ланселот, – когда я мог вас обидеть?

Она не ответила и, для полноты своей неблагосклонности, перешла в другой покой, куда его взор проследовал за нею даже после того, как она скрылась из виду. Король Бодемагус не удержался, чтобы не сказать:

– Право же, последняя услуга стоила того, чтобы забыть прошлые грехи.

Подойдя к Ланселоту и взяв его за руку, он подвел его к ложу сенешаля.

– Добро пожаловать, первый среди рыцарей! – сказал Кэй, приподнимаясь. – Пытаться превзойти его в доблести – величайшая глупость!

– Почему же? – спросил Ланселот.

– Потому что вы завершили то, что я попусту начал[298].

– Оставим это, – сказал Ланселот, – и расскажите мне, как вы здесь проводили время.

Кэй поведал ему о теплом участии, которое выказал король Бодемагус к королеве, и как он защищал ее от посягательств Мелеагана.

– Он поместил мое ложе рядом с ложем госпожи, а башня, где мы пребываем, отпирается лишь с восходом солнца. Госпожа моя терпела грубейшие домогательства. Еще до прибытия Мелеаган заводил речь о том, чтобы она разделила с ним ложе; она это пресекла, ответив, что прежде он должен на ней жениться[299]. Большего он и не требовал. «Вы будете делать со мною, что вам угодно, – сказала она, – но только после венчания, скрепленного клятвой в присутствии вашего отца». Мелеаган набрался терпения. Когда король к нам подошел, она пала ему в ноги, заливаясь слезами. Бодемагус поспешил ее поднять. «Успокойтесь, – сказал он, – у вас, госпожа, будет самый обходительный плен, какого вам только можно ожидать». – «Ах, дорогой сир, умоляю вас как самого верного рыцаря на свете, не отдавайте меня на поругание». – «Это я вам обещаю, здесь вы можете никого и ничего не бояться». Однако Мелеаган настаивал, что он имеет на нее все права, и это мучило меня. «Бог ты мой! – сказал я ему однажды, – странно было бы видеть, как моя госпожа переходит из постели достойнейшего из королей в постель дрянного мальчишки». Он мне этого не простил, и вместо мазей, потребных для моих ран, он приказал давать мне те, что их растравляют.

(Стих 4023) (Прим. П. Париса).

Ланселот выразил сожаление и поблагодарил сенешаля. Но решив, что ему ни к чему теперь жить, утратив сердце королевы, он с нетерпением ждал той минуты, когда он сможет укрыться в своем покое. Как же ему покончить с собой? Перед его ложем собрались двадцать рыцарей, которые из почтения не покидали его всю ночь. Когда он убедился, что они уснули, он тихо встал и погасил свечу; он подошел к одному из рыцарей и осторожно извлек его меч. Страж пробудился; но Ланселот не дал ему времени удержать меч; он пронзил им себя и едва не умер на месте. Поднялся крик, его схватили, уняли кровь и заставили его лежать неподвижно всю оставшуюся ночь.

CV

Рана была не смертельна, и опасность ее сильно поубавилась, когда ему пришли доложить, что королева выказала глубочайшую скорбь, узнав, какой угрозе подверглась его жизнь. После того, как рана вполне затянулась, король Бодемагус повел его за руку в большую залу, где сидела королева; увидев их, она встала, заключила Ланселота в объятия и спросила, каково ему теперь.

– Прекрасно, госпожа.

Они все трое сели на ложе; скоро добрый король, боясь помешать их беседе, ушел осведомиться о сенешале. Когда они остались наедине, королева сказала:

– Ланселот, мне говорили, что вы были ранены, это правда?

– Это пустое, госпожа: когда я вас вижу, я не чувствую боли. Но ради Бога, госпожа, зачем вы отказались говорить со мною в