битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы. — Бывший член Государственной Думы, предводитель дворянства или губернатор, протягивающий руку за милостыней, — не столь уж редкая картина в советской России 20-х гг. Многие представители знати и чиновничества, попав в разряд официальных изгоев — лишенцев [см. ЗТ 12//8], теряли средства к существованию и переходили на положение нищих и бродяг. Кое-кто промышлял мелкой уличной торговлей (один очеркист упоминает о губернаторе, торгующем сливами), фотографией, продажей семейных безделушек и сувениров; другие прямо обращались к великодушию публики, как рассказывает французский журналист, посетивший Москву в 1929: «Многие нищие спекулируют на сострадании добрых душ к несчастью и на симпатиях к прошлому. Нередко видишь, как старик с хорошими манерами приближается к группе людей или входит в трамвай и громко заявляет: «Я бывший губернатор X… Я всегда был добрым и гуманным. Посочувствуйте, граждане. Я умираю от голода». Это действует безотказно». [Béraud, Се que j’ai vu a Moscou, 37, 149; Despreaux, Trois ans chez les Tsars rouges, 215–221; Д. Фибих, Земля советская, НМ 02.1926; Marion, Deux Russies, 122; см. также ДС 5//11].

Попрошайничество на иностранных языках принадлежит еще дореволюционной традиции. Как пишет А. И. Куприн в 1896, «если [босяк] бывший офицер, то он непременно прибегнет к французскому языку: «Доне келькшоз пур повр офисье»» [Киевские типы: Босяк].

Хотя нищенство бывших сановников является засвидетельствованным фактом советской жизни, соответствующий литературный мотив имел хождение и раньше. Ср. у сатириконовца Арк. Бухова: «Старый Акций не выдержал и спился… бегал по римским улицам… и выпрашивал у прохожих — бывшему патрицию…» [Из римской жизни (1916), в его кн.: Рассказы, памфлеты, пародии].

Звание «член Государственной думы» в 20-е гг. упоминалось в негативном и глумливом тоне; так у С. Семенова [Наталья Тарпова, кн. 1:12] и М. Слонимского [Лавровы, 35–39].

36//10

— Прежде всего система, — бормотал он [Остап], — каждая общественная копейка должна быть учтена. — Не исключено, что эта острота, на вид столь нехитрая, отражает какие-то ходячие лозунги, поучения тогдашнего администрирования. Ср. ленинскую фразу: «Социализм — это учет» [заголовок, Ог 01.01.27]. Учет ничтожных величин уже наклевывался как юмористический мотив. В рассказе П. Романова «Художники» продавец канцтоваров — карикатурный маленький бюрократ — заполняет чек на покупаемый старухой копеечный конверт. Возникает спор о том, стоит ли тратить бумагу и время. «Ты в государственный магазин пришла. Тут об каждой копейке должны отчет дать», — говорит продавец [Ог 26.12.26].

36//11

«…Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение». — Ср. слова Николая I по поводу поэмы А. Полежаева «Сашка»: «Я положу предел этому разврату. Это все еще следы, последние остатки: я их искореню» [Герцен, Былое и думы, 1.7]. Эта характерная по синтаксису и тону угроза нередко вкладывается в уста Николая I в литературе: «Я выведу этот революционный дух, вырву с корнем» [Толстой, Хаджи-Мурат]; «Я прикажу быть инженерам честными» [Ю. Тынянов, Малолетный Витушишников]. Николаевские черты входят в набор иронических масок Бендера [ср., например, ЗТ 17//13]. Они на своем месте в «николаевско-лермонтовском» семантическом поле данной главы.

Комизм данной интонации в том, что в нее вложены советские штампы: «досадное упущение», «смыть позор». Ср.: «Чтоб позор с завода был смыт, поднимем производительность, перестроим быт» или: «Смыть с себя позорное пятно, догнать и перегнать выполнение плана» [лозунги на заводах, Ог 20.11.30; Эк 09.1930].

Провал «на отлогости Машука, в версте от Пятигорска» — место действия одного из эпизодов «Княжны Мери» (еще один лермонтовский отзвук в настоящей главе). Идеей Бендера взимать деньги за осмотр этой последней бесплатной достопримечательности соавторы откликаются на ту особенность пятигорских курортных мест, которая отмечена в кавказских записях Ильфа: «Попали в «Цветник». Взяли 32 копейки. Вообще берут… Местные жители красивы, статны, но жадны. Слова не скажут даром. Даже за справку (устную) взяли 10 коп… Галерея как галерея, берут… «Терек — краса СССР». За красу взяли по гривеннику. «Дробясь о мрачные… кипят и пенятся». Утесистых громад еще нет. Но деньги уже взяли». О знаменитом Провале Ильф записывает: «Видели Провал. Провал полный. Смотрели на лужицу. Воняла» [ИЗК, 57].

Чуть ниже румяный турист, завидя Остапа, скажет жене: «Видишь, Танюша, что я тебе вчера говорил? А ты говорила, что за вход в Провал платить не нужно. Не может быть. Правда, товарищ? — Совершеннейшая правда, — подтвердил Остап, — этого быть не может, чтобы не брать за вход».

36//12

…Так как представители милиции могут быть приравнены к студентам и детям, то с них по пять копеек. — Бендер воспроизводит характерную черту советской культуры иерархий и привилегий: «Для советского общества, и времен Ильфа и Петрова, и наших, характерен всепроникающий интерес к правам разных групп, постоянное приравнивание одних прав другим: «вузовский комитет ВЛКСМ на правах райкома», «лица, приравниваемые к участникам Великой Отечественной войны» и т. д.» [Вентцель, Комм, к Комм., 80 — по поводу того места в ДС 17, где говорится о Лизиных «курсах кройки и шитья с правами строительного техникума»]. Еще одна иллюстрация у Ильфа и Петрова — в фельетоне «Мне хочется ехать» (1932): «Напевать тоже нельзя [говорит занудливый пассажир-«паникер» в поезде]. И вообще, если хотите знать, то к пению приравнивается даже громкий разговор».

36//13

Тень Лермонтова незримо витала над гражданами, вкушавшими мацони на веранде буфета. — Эпизоды жизни поэта, цитаты из него, история его дуэли — непременный элемент туристской романтики Пятигорска, Кисловодска и их окрестностей, равно как и Дарьяльского ущелья (см. также ДС 38). Место дуэли М. Лермонтова близ Пятигорска было объектом автобусного и пешего туризма. Очеркист пишет: «Кавказ навевает на приезжих «литературные» настроения. Обязательно в каждом вагоне вспоминают Лермонтова, и на каждой остановке пассажиры ищут его могилу. До Кисловодска мы насчитали не меньше шести «могил» Лермонтова и четыре места его дуэли. Две дамы утверждали, что Лермонтов именно здесь, на станции Иноземцево, дрался с Печориным…» [Д. Маллори, Из вагонного окна, Ог 12.08.28].

Фельетонисты издеваются над падкостью отдыхающих на памятные места, реликвии и легенды: «В этом сезоне [говорит курортный администратор], по примеру прошлого лета, мы открываем шесть новых заново отремонтированных гротов Пушкина, строим еще три дачи Чехова, заново открываем не менее двадцати генуэзских крепостей и безжалостно сбрасываем в Черное море прекрасных, как гурии, татарских принцесс» [И. Свэн, Легкий хлеб, Бу 19.1927] 1.

Популярность мацони в 1927 подтверждает В. Шульгин: «Здесь [в киевской молочной] давали какую-то простоквашу с мудреным именем, вроде Муссолини, нет, не Муссолини, а Мацони… Кто кушает Мацони, тот молодеет, уверяла хозяйка» [Три столицы, гл. 11]. См. также ДС 30//18.

36//14

— Скажите, вы в самом деле