Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владимир Митрофанович Пуришкевич (1870–1920) — крайне правый депутат Думы (см. ЗТ 8//29). Лысина была его пословичной приметой; «лысый Пуришкевич» — клише дореволюционных юмористов. В рассказе Вл. Азова Пуришкевича избирают председателем подкомиссии по учреждению в Думе парикмахерской, ибо «кто же может быть беспристрастнее в парикмахерском вопросе, нежели совершенно лысый?» [Парикмахерский вопрос // Вл. Азов, «Цветные стекла», кавычки Вл. Азова]. Кондуктор в поезде узнает Пуришкевича, взглянув на его голову [Фома Опискин, Ст 45.1912]. «Смотрим, земли много, а народу столько, сколько у Пуришкевича волос на голове» [из рассказа соратника Ермака о малолюдной Сибири; в кн.: Всеобщая история, обработанная «Сатириконом»].
О диккенсовском источнике любопытства Изнуренкова см. ДС 21//9.
36//15
«Не пой, красавица, при мне ты песни Грузии печальной!» — Неточная цитата из стихотворения Пушкина:. Не пой, красавица, при мне / Ты песен Грузии печальной… Романсы на эти слова написаны Глинкой и более чем двадцатью другими композиторами [см. Песни и романсы русских поэтов].
36//16
Поездка на Кислые воды была последним аккордом в тяжелой борьбе с дочкой Вандербильда. Гордая американка недавно с развлекательной целью выехала в собственной яхте на Сандвичевы острова. — Чтобы узнать о передвижениях соперницы, Эллочке не обязательны были иностранные журналы, доставляемые Фимой Собак [см. ДС 22]. Информацией этого рода были полны советские печатные органы. Отдых, развлечения, поездки богатых и известных людей — миллионеров, артистов, политических деятелей — занимали в них видное место (особенно в летний сезон), вызывая у советских читателей щекочущее чувство солидарности с героями современных сказок, подогревая приятные мечты о комфортабельных странствиях по свету. Это «политически некорректное» смакование роскошной жизни и каникул знаменитостей вполне уживалось с теми обязательными проработками, которым те же лица каждодневно подвергались на страницах тех же журналов. Под тусклыми, грубо отретушированными фотографиями отдела хроники тогдашних журналов мы непрерывно читаем подписи вроде:
«Чемберлен избрал местом отдыха Холливуд (город кино), где поправляется в обществе Мэри Пикфорд (стоит справа первая)»; «Английский наследный принц (принц Уэльский) продолжает свои бесконечные путешествия»; «Как «они» отдыхают»; «Венизелос путешествует»; «Проф. Эйнштейн на отдыхе»; «Польский туз на отдыхе от своей фашистской работы»; «Польский министр Залесский катается по каналам Венеции»; «Папаша Макдональд вывозит трех своих дочерей на лето в Канаду» (ср.: «…ее, как видно, спас любвеобильный папа Вандербильд», ДС 22); «Макдональд катается на лодке по живописному озеру Онтарио»; «Нефтяной король Америки Дж. Рокфеллер совсем недавно, почувствовав переутомление, отправился на отдых в один из своих [sic] роскошных курортов Флориды»; «Миллиардер Морган отправляется на один из европейских курортов»; «Г. В. Чичерин на отдыхе в одном из германских курортов»; «Кулидж на прогулке»; «Черчилль в Риме»; «Проездом в Китай и Японию на автомобилях прибыла в Эривань группа германских путешественников, среди них Элеонора Стиннес, дочь умершего немецкого миллионера»; и т. п. [Ог, КП, 1925–1928].
О том, чем могла быть поездка «к теплу» и «к солнцу» для рядового совслужащего вроде Эрнеста Павловича Щукина, дает представление современный очерк:
«В один прекрасный день… в семье скромного служащего решают: «Давайте поедем к морю»… Мысль о море заманчивая и сладкая. Так пионер мечтает о барабане, а девушка о женихе с окладом по 15-му разряду. Бегают по знакомым, подают заявления в кассу взаимопомощи. Дочь начинает регулярно посещать диспансер — у нее, конечно, оказывается туберкулез (у кого его нет?) и острая неврастения. Ведется длительная осада управдела и завотделом на предмет получения аванса и пишутся письма тете Кате, которая в 1908 году жила в Коктебеле, дяде Мише, который лечился в Евпатории, и доброму знакомому Ивану Ивановичу, который служит в Симферополе и должен все знать… Сколько хлопот! Потом беготня в Главкурупр, где милые служащие отвечают крайне неопределенно, но весьма многообещающе. Дескать, насчет комнат не знаем, но, вообще, обязательно поезжайте. Скатертью дорога! Потом к городской кассе…» и т. д. [Г. Гайдовский, К морю, КН 26.1926].
Отразились в современных очерках и вагонная давка, в которой приходилось жителям больших городов пробиваться на курорты в «высокий сезон», и типичная для такого путешествия экипировка. Согласно зарисовкам Д. Маллори:
«Вагоны завалены курортниками, как любая московская коммунальная квартира жильцами. Огромные узлы с подушками, бряцающие чайники, чемоданы, чуть ли не в сажень в квадрате сундуки — так и кажется, что не на месяц едут люди отдохнуть, а переселяются беженцы, меняя место жизни навсегда. Везут примусы и постели, ведра и какие-то кадушечки; едят бесконечно много, закупая на каждой станции продукты» [Из вагонного окна, Ог 12.08.28; ср. ДС 4//4].
См. также Приложение к настоящей главе, дающее представление об «отпускной страде» в жизни тогдашних служащих и обитателей коммунальных квартир.
Летом 1927 газеты сообщали о необычайном наплыве отдыхающих на Кавказские минеральные воды — в Кисловодск и Пятигорск [Пр 30.07.27], так что соавторы, посылая своих героев в эти места, дают, как это им свойственно, характерную примету не только периода в целом, но и конкретного года и месяца.
36//17
Сама судьба хранила этого сытого жулика. — Ср.: Судьба Евгения хранила… [Евгений Онегин, 1.III].
36//18
— Сколько насбирали? — «Насбирали» — поэтизм, отсылающий к таким известным цитатам, как Сбирали ягоды в кустах или Полноте, дети, его мы сберем… [Евгений Онегин, 3.XXXIX; А. Майков, Летний дождь].
36//19
Для большей безопасности друзья забрались почти на самую вершину Машука. — Это не гипербола: подъем на гору Машук (993 м), одиноко возвышающуюся над Пятигорском, доступен каждому. В одних воспоминаниях о детстве читаем: «Мы… от всех убежав, поднялись быстрым шагом на Машук, и с вершины его скатились по травянистому склону лежа…» [Вейдле, Зимнее солнце, 67].
Примечание к комментариям
1 [к 36//13]. Глумливая «сериализация» какого-то заведомо уникального памятника или лица — известный прием юмора. В византийской эпиграмме XI в. «На собирателя реликвий» читаем: Ты часто отрываешь (показать друзьям) / Прокопия святого руки (дюжину), / Феодора лодыжки (посчитать, так семь),/ И Несторовых челюстей десятка два, / И ровно восемь черепов Георгия! [пер. С. С. Аверинцева]. В «Дыме» Тургенева[гл. 1] упоминается «княгиня Babette, та самая, у которой на руках умер Шопен