От капитана стоявшего в этом пыльном желтом порту каботажного суденышка, сеньора Кустодо Родригеса, Дрейк узнал немало по интересующему его вопросу. Корабль сокровищ формально назывался «Нуэстра сеньора де Консепсьон» («Наша госпожа Зачатие», то есть попросту «Богородица»), но обычно его именовали «Какафуэго» — «Извергающий огонь». Причина в том, что «Какафуэго» — наиболее сильно вооруженное испанское судно на всем Тихом океане. И из Пайты корабль сокровищ ушел каких-то два дня назад!

Выйдя из Пайты и огибая самую западную точку Южной Америки — мыс Париньяс, Дрейк захватил еще один испанский корабль с грузом одежды. Одежду перегрузили на «Золотую лань», причем было объявлено, что каждый член команды вправе выбрать чего и сколько ему понравиться, но если на какую-то вещь окажется несколько претендентов и начнутся ссоры — ту вещь в трюм, к общей добыче, делить которую будут после окончания плавания, и не между участниками, а между пайщиками!

Кроме одежды, Дрейк забрал одного симарруна-матроса, а остальных отпустил. Краткие визиты в порты Санта-Элена (провинция Кито) и Эсмеральдас (провинция Попаян). Дрейк убедился в том, что «Какафуэго» в эти порты не заходил. Что это могло означать? Да то, скорее всего, что капитан галиона получил сведения о Дрейке и решил оторваться от преследования!

В последний день февраля 1579 года, незадолго до порта Эсмеральдас, «Золотая лань» вторично за время плавания пересекла экватор. При выходе из Эсмеральдаса попался еще один испанский трехмачтовик. На нем обнаружили двадцать тысяч золотых монет и изрядные запасы такелажных канатов со стропами и коушами, сплеснями и прочими приспособлениями (которые у парусных моряков от средневековья до двадцатого века именуются общим именем: «дельные вещи»). Последнему боцман Хиксон и старина Муни обрадовались куда более, чем монетам. «Золотая лань» находилась в плавании уже свыше пятнадцати месяцев и снасти износились настолько, что каждую вахту какой-то конец такелажа выходил из строя. То, что при осмотре вот недавно, в Баия-Саладо, казалось не нуждающимся в починке или замене, теперь мочалилось, перетиралось и требовало срочного удаления.

«Какафуэго» еще не было видно, но Дрейк чувствовал — вот-вот, уже совсем скоро… И объявил:

— Обещаю тяжелую золотую цепь такой длины, что, повешенная на шею, достанет до брюха, тому, кто первым обнаружит «Какафуэго»!

Моряки начали соревноваться. Более шустрые юнги Вильям Хоукинз-третий и Джон Дрейк первыми добрались до марсов фок— и грот-мачты. Кто-то сидел на бушприте, обняв ногами блинда-рей, а боцман Хиксон оккупировал гальюн! Более того, нашелся отчага, взобравшийся выше грота-марса и остановившийся только у флагштока! Юнги доказывали во всеуслышание друг другу, что вот его марс лучше: Вильям с фока-марса — что ему виднее, ибо ближе к носу, а Джон — что нет, виднее ему, ибо выше! Они между собою держали пари на фунт фиников, кто ж первым увидит корабль сокровищ. А внизу вовсю принимали ставки на юнг. Вильям шел три к одному против Джона — но повезло-таки Джону! Было это в понедельник, 1 марта. Только закончилась утренняя молитва. «Золотая лань» быстро шла на северо-северо-восток, нагоняя (по всей вероятности) «Какафуэго» — и вдруг из «вороньего гнезда» на грот-мачте раздался ликующий вопль пятнадцатилетнего кузена адмирала:

— Паруса на горизонте!

— Направление? С наветренной или подветренной стороны от нас? — тут же спросил адмирал.

— Прямо по курсу, сэр! — отвечал Джон.

— Ну, добро, парень. Ты заработал свою цепь. Молодец!

Хотелось прибавить ходу, ускорить финал — но как? Все паруса уже подняты в начале погони… Были, правда, бонеты — дополнительные полосы парусины, которые принайтовывались к нижней кромке нижних парусов. Но возни с их постановкой было столько, что не стоило того. А главное, надо было остановить судно, чтобы паруса потеряли ветер и обвисли, чтобы их прикрепить. Остановка свела бы на нет весь выигрыш от применения бонетов. И все же… Впрочем, Джон Дрейк со своего марса сообщил, что расстояние между «Ланью» и испанцем заметно сокращается. Дрейк хлопнул в ладоши: значит, скорость полного хода «Золотой лани» выше скорости полного хода «Какафуэго»! Вскоре стало ясно, что это, без всякого сомнения, корабль сокровищ — и идет он полным ходом, даже со всеми бонетами, а значит, прибавить в ходе тоже не сможет!

— Ну, все, ребятки! Теперь он наш! — сладострастно сказал Дрейк.

Не поднимая флага, «Золотая лань» неслась за своей главной добычей… Нетерпение охватило всех. Его преподобие, достопочтенный пастор Флетчер, тоже стоял на палубе и переминался с ноги на ногу — а по временам даже подпрыгивал от избытка чувств! Время летело — но люди Дрейка не замечали этого. Кок Питчер тщетно взывал к команде: обедать в этот день не захотел никто!

«Английский лис забрался в испанский курятник», — писал позднее пастор об этой напряженной охоте, когда охотники часами неподвижно торчали на палубе и смотрели вперед, не испытывая ни скуки, ни голода… Одно нетерпение!

Напомню: наиболее хорошо вооруженное судно во всей западной части Тихого океана вовсе не было грозным боевым кораблем; это было просто хорошо переоборудованное торговое судно, сохраняющее все неустранимые особенности торгового флота. К примеру, его пузатые обводы позволяли иметь максимальную вместимость трюма — но не позволяли превзойти других в скорости; отношение ширины к длине 1: 3, принятое для галионов испанского торгового флота, не улучшало мореходные качества. Впрочем, у Дрейка «Золотая лань» имела то же, не наивыгоднейшее из имевшихся в те годы, соотношение. Но у Дрейка это было избрано сознательно: скажем, при артиллерийской дуэли часто бывает выгодно идти параллельным курсом с неприятелем, не меняя дистанции. При одинаковом соотношении длины и ширины кораблей делать это проще.

Установка орудий на верхней палубе делала невозможным для «Какафуэго» крутые повороты, а значит — ограничивала возможности маневра. Собственно, наиболее сложной частью задачи для англичан было: обнаружить «Какафуэго» и, по возможности не ввязываясь в бой с другими испанскими судами, догнать. И эта часть уже позади!

Тихий океан был единственной частью испанских владений, не подвергавшейся доселе нападениям. Поэтому в нем не было ни сухопутных, ни морских сил серьезных. Гарнизоны городов состояли из старослужащих, немолодых и израненных, солдат. Воины эти уже мечтали не о подвигах, не о возможности сложить голову со славой, а о тихой долгой жизни в отставке… Вооруженные силы испанских владений за морями вообще строились в расчете на борьбу с неравным противником: немирными индейцами, притом не знакомыми ни с огнестрельным оружием, ни с европейской тактикой. Правда, среди немирных таких оставалось все меньше. Поэтому испанцы так никогда и не смогли победить арауканов-мапуче…

Завоевания кончились. Блестящая эпоха конкистадоров осталась в прошлом — теперь испанская сверхдержава, самое большее, могла удерживать в необъятной пасти кусок шире ее горла, который ни «проглотить» (то есть освоить) она не могла, ни выпустить… Лучшие войска воевали с еретиками в Европе…

Но в Европе мало кто, вопреки очевидному блеску империи Филиппа Второго, понимал, что начинается, по сути, многовековая агония самой могучей страны шестнадцатого века. Агония в три века длиной… В Англии, возможно, только два человека это разглядели: мистер Фрэнсис Дрейк и мистер Фрэнсис Уолсингем…