равно мне! И не могу я вот так… Неужели не понимаешь, что это может привести к подрыву дисциплины? Сплетни пойдут, слухи! Как будут курсанты относиться к женщинам — и преподавателям и другим работницам?

— Интересно Вы рассуждаете, тащ политрук… Я ведь Вам никак не подтвердил, что… А Вы уже выводы сами сделали, так что ли? Сплетни, слухи… Мы же не бабы базарные. А про дисциплину… Вы вот когда за своей будущей супругой ухаживали, у Вас что — резко дисциплина упала? Пить стали, в самоволки бегать, службой манкировать? А когда женились — то и вовсе на службу «болт» забили? Нет? Так почему вы загодя выводы сделали, как штамп шлепнули — «Это плохо!».

Кавтаськин покрутил головой:

— Как ты, Косов, интересно все вывернул… Нет, конечно, и дисциплина у меня не упала, и на службу, как ты выразился — не «забил». Да я тогда… я вообще по струнке ходить стал, чтобы не «залететь», и увольнения не лишиться!

— Ну так вот же! Вы же и сами все понимаете! И чего тогда…

— А разница, Ваня, есть! Есть разница — то просто девушка, а то… красный командир! Подрыв авторитета!

— Вы сами себя слышите, тащ политрук? Анастасия Ивановна, оттого что военврач второго ранга… она, что — женщиной быть перестала?

Кавтаськин плюнул в сердцах:

— Да как ты все… выворачиваешь-то?! Какой-то… этот — иезуит, во! Схоласт! Косов! Ваня! Я тебе сейчас как товарищ говорю — ты эта… по одной плашке ходить сейчас должен! Образцом стать, в таком случае! Отличник боевой и политической! А у тебя уже… какой раз наряды вне очереди получаешь?

Косов хмыкнул, и с чуть сдерживаемой злой улыбкой посмотрел на политрука:

— Тащ политрук! А Вы… видели, кто мне все эти наряды сует? Если я такой разгильдяй, то и «плюхи» должны прилетать со всех сторон, а не только от…

— Ладно! — оборвал Косова Кавтаськин, — Понял я! А вот что делать… ума не приложу! Вот же… задал задачку. Косов! Как считаешь — мне все это надо? Иди… артист, мля…

Как ни старался избегать встреч с более высоким в ранге политработником, но… Верейкис шагал по коридору задумчиво, машинально «отмахиваясь» от многочисленных приветствий курсантов, и Косов уже было решил прошмыгнуть серой мышкой, ан нет!

— Косов! Ко мне! — негромко, но веско подал команду комиссар.

«А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться!».

— Тащ…

— Вольно! — Верейкис пару-тройку секунд разглядывал курсанта с ног до головы, а потом неожиданно спросил — Косов! Ты не хочешь перевестись в какое-нибудь другое училище? Хорошую характеристику подпишу не задумываясь! И документы подготовим за день!

Потом комиссар оценил вид опешившего курсанта, посмотрел по сторонам, и придвинув Ивана к подоконнику всем корпусом, прошипел в лицо:

— Что же ты, тля такая, людям спокойно жить и службу тащить мешаешь? Что ж ты за человек такой, а? Куда ни кинь — то одно, то другое! Мало нам балбесов в училище, так тут еще…

Потом Верейкис выдохнул, ощутимо успокоился, и поправив отечески воротничок гимнастерки Косова, спросил:

— Ну! И что с тобой делать?

«Понять и простить? Не?».

— Тащ батальонный комиссар! Извините, но… Не понимаю! Я вроде бы учусь нормально, получше многих. С дисциплиной — тоже вроде бы…, - Иван демонстративно постучал по подоконнику, — Службу тяну. Так какие ко мне претензии? Вот если… положив руку на сердце, тащ комиссар!

«И так — задушевности и тоски непонимания в последнюю фразу!».

— Вот как… ну да, артист! Знаешь, не верю я в твою простоту, и задушевность. И в непонимание — не верю. Все-то ты понимаешь…, - задумчиво произнес Верейкис.

«Ага… знает кошка чью мясу съела!».

— Нет, ну ладно там… Ильичев. Степа — он же простой, как три копейки! Служака, бабник, умом не блещет, выпить не дурак! Нормальный младший командир. Это — понятно… Вы же с ним приятельствуете, да? Вот он за тебя мне уже все уши прожужжал. Дескать — Косов хороший, просто — стечение обстоятельств. А я вот… сомневаюсь… Ладно, Косов, свободен! Но имей в виду, ты теперь политруководителям — должен. И каждое массовое мероприятие — без тебя не обойдется. Уяснил?

— Так точно, тащ комиссар! Только… разрешите вопрос…

Верейкис поморщился, но кивнул:

— Разрешаю…

— А как мне… с ротным…

Комиссар удивился:

— А чего с ротным? Не думаешь ли ты, что я за курсанта ротного вздрючивать буду? Не-е-ет… тут ты ошибся. Ротный — это величина. Капитан, сложившийся и опытный командир. А ты еще — личинка командира. А что нарядами он тебя утыкал, как ежика, так ты сам виноват. Головой думать надо было, а не… Службу тяни по уставу, вот и будет нарядов меньше.

«Пиздец! Лучше бы я про ротного не заикался! Получилось, как у мальчишки. Пожаловался! И толку — ноль!».

Но Ильичев рассказал, что Самойлов рвал и метал в командирской. Верейкис все же имел с ним беседу, в которой предложил успокоится и не заглядываться на других женщин, коли своя жена под боком имеется. А еще, как понял Ильичев, комиссар напомнил ротному, что личное нельзя путать со служебным, и что обоснованность наложенных ротным на некоего курсанта нарядов будет проверяться.

Капитана Самойлова данный разговор ни хрена не успокоил, но заставил более вдумчиво подойти к вопросу личной сатисфакции. Количество нарядов у Косова уменьшилось, но не сократилось до нуля.

— И это… Ваня. Похоже, он тебя с отделенных решил убрать. Карасев против, но… В общем, даже теперь и не знаю — завидовать тебе или нет! — известил приятеля Ильичев.

«То, что с «комодов» слечу — тут даже и к лучшему! Проще жить будет. Немного обидно, но… ладно!».

Больше злило, что товарищ Анастасия Ивановна — как молчала, так и молчит! И это на фоне того, что тот же Гиршиц, похоже, все-таки пару раз посетил санчасть во внеурочное время. Он, конечно, тот еще тихушник, и хрен из него что вытянешь, но светящаяся счастьем морда — два раза! — не давала сомнений, что, скорее всего, так и было!

«Хорошо