— В доме наверняка что-нибудь для этого найдется.

Они довели ее до двери. Там она встала как вкопанная, и Дебора начала бояться, что им не удастся завести ее внутрь, но, когда она крикнула, чтобы кто-нибудь открыл им, и не получила ответа, Синтия согласилась войти в дом. Там она высморкалась в кухонное полотенце, вошла в гостиную, свернулась калачиком в старом мягком кресле, положила голову на подлокотник и стянула со спинки старое вязаное покрывало, которым укрылась.

— Он сказал, что мне придется сделать аборт. — Она говорила как во сне, — Сказал, что будет держать меня взаперти до тех пор, пока не узнает наверняка, надо его делать или нет. Он говорил, что не допустит, чтобы я убежала куда-нибудь и там родила ублюдка этого ублюдка. Я сказала ему, что никакого ублюдка я бы не родила, потому что к тому времени мы бы давно поженились, и тогда он совсем взбесился. «Будешь сидеть тут до тех пор, пока я не увижу кровь, — сказал он мне. — А насчет Бруара мы еще посмотрим».

Взгляд Синтии был прикован к стене напротив, где висели семейные фото. В центре находился снимок мужчины — наверное, ее отца, — сидевшего в окружении трех девочек. Отец производил впечатление честного и благонамеренного человека. Девочки были серьезны и неулыбчивы.

— Он никогда не понимал, чего мне хотелось. Для него это не имело значения. А теперь у меня ничего нет… Остался бы мне хоть ребеночек…

— Поверь мне, я понимаю, — сказала Дебора.

— Мы любили друг друга, а он этого не понял. Он сказал, что меня соблазнили, но это не так.

— Конечно не так, — согласилась Дебора. — Это никогда не бывает так, правда?

— Правда. И у нас так не было.

Синтия зажала угол покрывала в кулаке и поднесла его к подбородку.

— Я сразу заметила, что нравлюсь ему, и он понравился мне тоже. Больше ничего не было. Мы просто нравились друг другу. Он говорил со мной. Я говорила с ним. И он меня видел. Я была для него не как стул или какая-нибудь мебель. Я была для него настоящей. Он сам мне это говорил. И со временем случилось все остальное. Но ничего такого, к чему я не была бы готова. Ничего такого, чего я не хотела бы. Потом про нас узнал отец. Как, не знаю. Он все нам испортил. Превратил все в грязь и гадость. Выставил все так, как будто Ги сделал это просто для смеха. Как будто он заключил с кем-то пари, что будет моим первым мужчиной, и обещал показать простыни.

— Отцы всегда боятся, как бы их дочерей кто-нибудь не обидел, — вставила Дебора. — Вряд ли он хотел…

— Ну конечно, хотел. Да и все равно Ги был таким.

— Он что, уложил тебя в постель на пари?

Чайна обменялась загадочным взглядом с Деборой. Синтия поспешила ее поправить:

— Он хотел, чтобы я узнала, как это бывает. Он знал, что я еще никогда… Я ему говорила. Он всегда говорил мне о том, как важно для женщины почувствовать в первый раз… как это он говорил… ликование. Да, ликование. И я почувствовала. Именно это. В первый раз. И всегда.

— Поэтому ты к нему привязалась, — вздохнула Дебора.

— Я хотела, чтобы он жил вечно, со мной. Мне было наплевать, что он старше. Какая разница? Ведь мы были не просто двумя телами, которые перепихивались в кровати. Мы были двумя душами, которые нашли друг друга и не собирались расставаться никогда, что бы ни случилось. Так и было бы, если бы… если бы он…

Синтия положила голову на подлокотник и снова заплакала.

— Я тоже хочу умереть.

Дебора подошла к ней. Погладив девушку по голове, она сказала:

— Как я тебе сочувствую. Потерять сначала мужчину, а потом обнаружить, что даже не можешь родить от него… Тебе, наверное, сейчас очень тяжело.

— Ужасно, — всхлипывала та.

Чайна осталась на своем месте, в нескольких футах от них. Она скрестила на груди руки, словно защищаясь от натиска эмоций Синтии.

— Сейчас тебе это, наверное, не поможет, — сказала она, — но знай, что рано или поздно ты с этим справишься. Более того, настанет день, когда ты почувствуешь себя лучше. В будущем. Ты ощутишь себя совершенно другим человеком.

— Я не хочу.

— Конечно не хочешь. Никто этого не хочет. Мы всегда влюбляемся как дурочки, а если теряем любовь, то готовы зачахнуть и умереть от горя. Только ни один мужчина этого не стоит, кто бы он ни был. И вообще, в реальном мире так не бывает. Сначала мы барахтаемся, как можем. Но постепенно выплываем к берегу. И вот уже снова стоим на земле.

— Я не хочу на землю!

— Пока нет, — мягко поправила Дебора. — Сейчас тебе хочется горевать. Глубина твоего горя показывает глубину твоей любви. Но если со временем ты сумеешь забыть горе, это сделает твоей любви честь.

— Правда?

Голос девушки прозвучал так по-детски, и выглядела она совсем ребенком, так что Деборе захотелось немедленно броситься на ее защиту. В одну секунду она постигла все чувства ее отца, когда тот узнал, что Ги Бруар овладел ею.

— Я в это верю, — сказала Дебора.

Она видела, что Чайна пододвигается к двери.

Они оставили Синтию Мулен в кресле, под пледом, где она, положив голову на подлокотник, размышляла об их последних словах. Выплакавшись, она обессилела, но успокоилась. Они посоветовали ей немного поспать. Может быть, во сне она увидит Ги.

Шагая по усеянной осколками раковин дорожке к машине, Чайна и Дебора сначала молчали. Остановившись, они оглядели сад, который выглядел так, словно на него наступил рассеянный великан, и Чайна просто заметила:

— Грязь какая.

Дебора взглянула на подругу. Она знала, что та говорит не об истреблении фантастических украшений, оживлявших когда-то лужайку и клумбы перед домом.

— Да, умеют люди сами себе подкладывать мины, — отозвалась она.

— Больше похоже на атомную бомбу, по-моему. Ему ведь было под семьдесят. А ей… сколько? Семнадцать? Это же форменное растление малолетних. Но нет, об этом он позаботился, правда?

Отрывистым движением, так напоминавшим ее брата, она провела рукой по своим коротким волосам.

— Мужчины — свиньи. Если среди них есть хоть один порядочный, мне бы чертовски хотелось на него посмотреть. Просто пожать ему руку. Поздороваться, черт возьми. Просто убедиться в том, что не для каждого из них предел мечтаний — хороший здоровый трах. А то как заладят свое: «Ты моя единственная» да «Я люблю тебя». И почему женщины до сих пор на это дерьмо покупаются?

Она поглядела на Дебору и прежде, чем та успела ответить, продолжила:

— О, извини. Не обращай внимания. Вечно я забываю. По тебе-то мужики не топтались.

— Чайна, это…

Но та лишь отмахнулась.

— Прости меня. Прости. Прости. Зря я… Просто, когда я посмотрела на нее… услышала все это… забудь.