Где-то далеко сзади Ретт прокричал:

— Крепче руки! Крепче!

Когда Уэйд оступился и его рука вырвалась из ее пальцев, Скарлетт перегородила лестницу телом, чтобы он не упал; сын произнес: «Прости мама», и его голос прозвучал совсем как у Чарльза Гамильтона.

В узком вестибюле перед кухней Скарлетт пыталась вспомнить, где находится щеколда на кухонной двери, справа или слева. Где-то выше Ретт кричал:

— Мы почти вышли! Луи Валентин! Пираты не хнычут!

Узкая дверь открылась, за ней стояла Мамушка в ночном одеянии и ситцевом чепчике. Старая негритянка беспомощно произнесла:

— Скарлетт, милая. Мы горим.

Скарлетт втянула Уэйда в прохладную кухню.

— Да, Мамушка, мы горим. Звони в колокол, буди всех.

Скарлетт ввела на кухню Луи Валентина, затем Розмари, Эллу, Во и, наконец, Ретта Батлера, который прятал обожженные руки под мышками.

— А ведь какое было прекрасное барбекю!.. — пробормотала ошеломленная Мамушка.

Скарлетт воскликнула:

— О Ретт! Твои руки! Твои бедные, бедные руки!

— Оставил перчатки в Париже, — легкомысленно отмахнулся он.

Розмари вывела детей во двор под звуки колокола Мамушки, поднимающего тревогу. Когда Элла упала в обморок, Ретт подхватил ее и понес; пухлые босые ножки девочки болтались на весу.

Ретт положил Эллу на траву недалеко от маслобойни и произнес:

— Бедное дитя, она проявила всю храбрость, на какую была способна.

— Я останусь с Эллой, — сказала Розмари, — Уэйд Гамильтон, пожалуйста, присмотри за меньшими мальчиками.

Тэз прислонил приставную лестницу к балкону комнаты Джеральда О'Хара, где спокойно ждала Красотка. Пламя плясало за окнами на верхнем этаже усадьбы. Любимое полукруглое окно Эллен О'Хара и боковые фонари рдели ярким белым светом. Пустая жестяная канистра из-под горючего валялась перед парадной входной дверью. За дымом горящего дерева Скарлетт явственно ощущала запах керосина.

Парадная лестница Тары, где буквально несколько часов назад оркестр играл вальсы Штрауса, пылала.

Ретт держал лестницу, по которой лез Тэзвелл.

Трава вокруг дома была опалена. Самшит торчал обгорелыми палочками. На террасе поскрипывал подвесной диванчик, словно на нем раскачивались привидения.

В нетронутом пламенем ярко-розовом халате, сохраняя достоинство, Красотка Уотлинг осторожно спускалась по лестнице со ступеньки на ступеньку.

Негры сбегались к дому. Дилси кричала:

— Тара! Нам надо спасти Тару!

Скарлетт вышла из ступора.

— Ретт! Боже мой, это ведь Тара!

Она метнулась к двери, и как раз в этот момент веерное окно над ней с треском и звоном лопнуло, а пламя стало лизать снизу крышу террасы.

Ретт поймал Скарлетт за талию и приподнял.

— Нет. Пламя слишком сильное.

Она брыкалась, пытаясь вырваться.

— Я не хочу терять Тару.

— А я — Богом клянусь — не хочу терять тебя! — Ретт оттащил Скарлетт подальше, и в это время огонь прорвался через потолок и взмыл над крышей.

Жар стал нестерпимым. Ретт, Скарлетт, Тэзвелл и Красотка отошли подальше.

Скарлетт гневно рыдала.

— Мы должны были попытаться, — колотила она Ретта руками по груди. — Хоть что-нибудь предпринять…

Огонь ревел, окна усадьбы Тара светились, как сатанинские глаза.

Раздался стук копыт: соседи.

Слишком поздно. Уже ничего нельзя сделать.

— О Ретт, — застонала Скарлетт. — Это Тара, Тара.

Безутешная, она уткнулась ему в плечо.

— Да, дорогая. Это была Тара.

Странный голос был едва слышен в реве огня:

— Мой день настал.

Из всклокоченной бороды оборванного старика торчали застрявшие веточки. Грязные засаленные волосы были спутаны. От близости к бушующему пламени на рубашке и рукавах спереди виднелись подпалины. В руке старик держал ржавый однозарядный дуэльный пистолет.

— Ретт Батлер, — бесцветным голосом повторил Исайя Уотлинг, — мой день настал.

Ретт отодвинул Скарлетт в сторону.

— Добрый вечер, Уотлинг. Вовсе ни к чему было поджигать дом моей жены. Я вышел бы, если бы ты попросил.

— Огонь очистительный… — бормотал Исайя.

— Не припомню, чтобы нуждался в очистительном огне, — сказал Ретт, — но я вообще не особенно религиозный человек. Ты, без сомнения, знаешь куда больше о его свойствах.

Старик собрал остаток сил и выпрямился.

— Ты убил моего сына, Шадру. Из-за молодого хозяина Броутонской плантации Ретта Батлера сегодня мой мальчик горит в аду.

Еще стуча зубами, Скарлетт выкрикнула:

— Прочь из Тары! Уйди от нас, презренное существо!

Ретт сказал:

— Исайя, если бы я не убил твоего сына, это сделал бы кто-нибудь еще. Шэд Уотлинг меньше всего был намерен умереть в своей постели.

— Как и ты, грешник.

Дрожащими руками старик поднял пистолет.

Ретт шагнул ему навстречу.

— Отдай пистолет, Исайя.

Красотка кинулась к отцу, крича:

— Папа! Папа! Прошу тебя! Не надо!

Выстрел был негромким, словно треснула ветка.

Красотка Уотлинг вздрогнула. Аккуратно подобрав свое розовое одеяние, чтобы никто не увидел ее босых ног, она опустилась на приступку и, промолвив: «Бедный, бедный папа», умерла.

Спустя многие годы миссис Мид и миссис Элсинг смогли наконец удовлетворить свое любопытство относительно «Красной Шапочки». При этом руководствуясь прямым патриотическим долгом.

Теперь, через девять лет после окончания войны, история Конфедерации отлилась в яркие и романтические мифы.

И некоторые неприглядные события, некогда вгонявшие в краску этих леди, вошли важной частью в семейные предания. Как миссис Элсинг излагала внукам: «Когда оккупировавшие Джорджию янки направо и налево вешали смельчаков, придуманный Красоткой Уотлинг выход спас вашего деда от виселицы. Вы даже представить себе не можете!»

Причем удивление легковерности янки миссис Элсинг росло от раза к разу: «Янки и впрямь поверили, что Хью Элсинг мог устроить драку в публичном доме! Уму непостижимо!»

Но легенда — одно дело, а само подобное заведение — совсем другое, и когда экипаж обеих леди остановился возле него, те чуть было не приказали кучеру ехать дальше. Однако испытали большое облегчение, увидев многих своих знакомых, вполне респектабельных граждан, среди тех, кто пришел почтить память самой известной падшей женщины Атланты.