все, когда наступает время суда и приговора. Вы не будете отличаться от других, когда наступит это время. Я уверен в этом так же, как и в своем существовании. Вы захотите спасти себя ради своей дочери…

Он прервал меня взрывом неожиданного, странного волнения, которое поразило меня тогда, но которое, я чувствовал, не смогу забыть до конца моей жизни.

— Неужели дочь дороже мне моей чести? Оставьте ее в покое, прошу вас. Вы прямо поставили мне вопрос, и я в том же духе отвечу вам. Посещение ваше этого дома — заблуждение, слова ваши — ложь. Если я не наказываю вас, то лишь ради своей дочери. Благодарите ее, доктор Фабос. Время изменит ваше мнение обо мне и сделает вас благоразумнее. Только время примирит нас. Для меня вы остаетесь гостем, а я для вас — хозяином. Что будет потом, то должно свершиться для нашего общего блага. Еще рано говорить об этом.

Я не отвечал, как я мог это сделать, ибо это «общее благо» должно было заставить меня держать язык за зубами… продать ему свою совесть, и за такую цену, какую продиктует их желание безопасности. Слишком рано, сказал он, приступать к состязанию, которое может или разрушить великий заговор, или привести к моему собственному бесчестию. «Примирение с течением времени» превосходно отвечало моим желаниям. Я знал теперь, что люди эти боятся убить меня. Они щадили меня, желая удостовериться, кто и что я такое, какие друзья у меня, что мне вообще известно. Великодушие их будет продолжаться лишь до той поры, пока будет продолжаться их неуверенность.

— Перемирие, пожалуй, будет, — сказал я, стараясь воспользоваться его страхом, — больше я ничего не скажу. Честь ваша должна обеспечить мне безопасность. Я, в свою очередь, буду содействовать вам, и если буду в состоянии спасти вас от самого себя, то спасу. Больше я ничего не могу сделать, и большего вы не можете просить у меня.

Он уклончиво, как и перед этим, отвечал мне, что время приведет нас к обоюдному соглашению, а до того времени я буду в такой же в безопасности на острове Санта-Мария, как и у себя дома в Суффолке.

— Мы оставим вас здесь в шале, — сказал он. — Здесь теплее и суше, чем в том доме. Моя дочь приедет к завтраку. Вы найдете ее внизу, если пожелаете. Я же сам должен отправиться сегодня в порт Святого Михаила… у меня неотложные дела. Анна покажет вам все, что здесь можно увидеть, а завтра вечером мы снова встретимся за обедом, если море останется таким же, как и теперь.

На это я ответил, что выйду к завтраку, и просил его прислать мне моего слугу Окиаду. Мысль о том, что случилось с верным малым, беспокоила меня с той минуты, как я проснулся час назад.

— Мы все думаем, что слуга ваш еще вчера вечером вернулся на яхту, — сказал он. — Нет никакого сомнения, что вы встретите его, когда вернетесь к себе на борт. Ирландский джентльмен, мистер Мак-Шанус, был сегодня рано утром в Вилла-до-Порто и осведомлялся о вас. Мои слуги могут передать ваше поручение, если желаете.

Я поблагодарил его и выразил желание вернуться на яхту не позже обеда. Он нисколько не удивился и не пытался переубедить меня. Он был воплощенное чистосердечие, хотя я не мог не подумать невольно, какого жалкого мнения должен он быть о моей проницательности и доверчивости. Что касается меня, то у меня не было никаких сомнений на этот счет, и я знал, что являюсь пленником в этом доме и что меня будут держать здесь до тех пор, пока я не присоединюсь к ним или они не найдут возможность прилично и безопасно отделаться от меня.

XV

В ВАЛЛЕЙ-ГОУЗЕ.

АННА ФОРДИБРАС ДЕЛАЕТ ПРИЗНАНИЕ

После ухода генерала Фордибраса ко мне явился француз-лакей и предложил мне отправиться на яхту за необходимыми для меня вещами, а также, если я желаю, пригласить ко мне английского доктора Вильсона, живущего в Вилла-до-Порто. Последнее предложение было от имени генерала Фордибраса, но так как я не получил никаких повреждений, за исключением нескольких синяков и ссадин на коже, то вежливо отклонил это предложение. Что касается вещей, то я привез с собой на виллу Сент-Джордж небольшой чемоданчик, который, по словам лакея, находился теперь в шале. Я сказал ему, что мне хватит этого на время моего короткого пребывания на Санта-Марии. Одевшись, я спустился вниз, желая поскорее ознакомиться с домом и его жителями.

Представьте себе красивое швейцарское шале, выстроенное высоко в расселине горы, в зеленой долине, которая начинается от дверей шале, а за долиной, на самом отдаленном конце ее, каменистый склон меньшего пика, который грозно высится, точно огромная стена крепости или замка. Таков был Валлей-Гоуз… Закрытый жалюзи, с красной крышей коттедж со своим собственным маленьким парком, поражавшим почти тропической роскошью растительности. Никогда еще, ни в одном саду Европы или Африки не видел я такого разнообразия кустарников и такого подбора растений. Бук, сосна, апельсиновые и лимонные деревья в цвету, цитроны, гранаты, африканские пальмы, австралийские эвкалипты, папоротники… — все росло здесь, в этой атмосфере теплых долин острова под покровом неба, какое вы можете видеть на Ривьере. Вот что я увидел сразу, как только вышел на веранду дома. Люди, которые задумали выстроить здесь шале, выстроили такое убежище среди гор, которому мог бы позавидовать самый богатый человек в мире. Неудивительно, что генерал Фордибрас говорил о нем с такой гордостью.

Вблизи дома не было видно других слуг, кроме старика негра, проходившего мимо веранды. Сказав мне «добрый день, масса доктор», он не выразил больше стремления к общению. Часы в столовой показывали четверть двенадцатого. Стол был уже приготовлен для завтрака и на нем стояло два прибора. Второй — для Анны Фордибрас, подумал я. Сердце мое забилось при этой мысли, и я решил, если удастся, обдумать свое положение до ее прихода и узнать, что в нем самое худшее. В том, что я пленник этой долины, я не сомневался. Мне оставалось только смотреть в лицо фактам и найти дверь, которую эти