Еще одна сигнальная ракета взмыла в ночное небо, заливая котловину неярким розовым светом – Зуга выронил кружку с дымящимся кофе.

Земля потемнела от бесчисленных воинов матабеле. Словно черный прилив, они шли на фургоны – ряд за рядом, огромные щиты плотно прижаты, лезвия ассегаев поблескивают в свете ракетной вспышки.

Выхватив револьвер из кобуры, Зуга выстрелил в быстро приближающуюся стену щитов.

– К оружию! – во все горло закричал он. Тяжелый револьвер дернулся, вырываясь из руки. – Матабеле идут! К оружию!

Из черной волны послышался звук – точно улей перевернули, выпустив разозленных пчел.

Револьвер бессильно щелкнул: патроны кончились. Зуга спрыгнул с дышла и побежал к ближайшему пулемету.

В лагере с криками метались испуганные люди, торопясь занять свои места. Едва Зуга добрался до огневой точки, как из-под фургона, пошатываясь, вылез бледный, взлохмаченный пулеметчик – без сапог, в одних носках, подтяжки свисают до колен. Подтянув штаны, он плюхнулся на маленькое сиденье на задней опоре треноги, на которой был установлен «максим».

Заряжающий так и не появился: должно быть, заплутал в суматохе внезапно разбуженного лагеря. Сунув револьвер за пояс, Зуга опустился на колени возле несуразного оружия, рванул крышку ящика с боеприпасами и вытащил первую матерчатую ленту.

– Молодец, парень! – пробормотал пулеметчик.

Зуга открыл крышку на боковой стороне ствольной коробки и продел в лентоприемник латунный наконечник ленты.

– Дергай!

Пулеметчик рванул на себя ручку заряжания, отпустил, позволив вернуться в исходное положение: первый патрон попал из ленты в механизм пулемета.

Копья застучали по щитам, дружное гудение бегущих воинов стало оглушительным. Нападающие могли быть всего в нескольких шагах от фургонов, но Зуга не поднимал головы, целиком сосредоточившись на непростой задаче зарядить «максим».

– Дерни еще раз! – рявкнул он.

Пулеметчик снова дернул рукоятку, Зуга потянул наконечник ленты, и первый патрон легко вошел в ствол.

– Заряжен и взведен! – Зуга хлопнул пулеметчика по плечу.

Они оба подняли глаза: первый ряд щитов и плюмажей огибал их позицию, словно волна, набегающая на пляж.

Наступило мгновение «охвата» противника – мгновение, которое обожали амадода. Воины поднимали щиты, высвобождая руку с копьем для удара. Вламываясь в лагерь, они разразились радостным боевым напевом.

Пулеметчик сидел, напряженно выпрямившись: ствол между коленями, ладони на рукоятках. Подцепив пальцами колечки предохранителей, он одновременно нажал на шершавый спусковой рычаг.

Дуло пулемета почти упиралось в живот высокого воина, пытающегося пройти между фургонами. Толстый ствол вздрогнул, из дула полыхнул огонь, оглушительный треск ударил по барабанным перепонкам – словно великан вел стальным бруском по листу гофрированного железа. Наступающего матабеле будто ветром сдуло.

Пулеметчик водил стволом туда-сюда, как добросовестная хозяйка, подметающая грязный пол. Непрерывные вспышки огня из дула заливали глиняную котловину призрачным мерцающим светом.

Черная волна тел больше не надвигалась на лагерь, застыв перед фургонами. Гребень волны продолжал пениться колышущимися плюмажами, щиты с треском вздымались и падали, но вспышки света из пулеметов сдерживали ее, словно дамба. Непрерывный поток пуль казался струей воды из пожарного шланга: как только поющий воин выходил вперед, он умирал на том же самом месте, что и предшественник, падая на его труп. Другой воин мгновенно занимал место погибшего, а пулемет все ходил из стороны в сторону, издавая оглушительный треск и дергаясь, – воин за воином падали на высохшую глиняную почву, роняя щиты; вспышка пламени из дула отражалась в блестящей стали ассегаев, вылетавших из безжизненных рук.

По всему периметру лагеря трещали «максимы», шестьсот многозарядных винтовок подпевали этому дьявольскому хору. Воздух посинел от пороховой гари, вонь кордита жгла глотки, от дыма слезились глаза – казалось, солдаты плачут при виде ужасной бойни, в которой вынуждены участвовать.

Нападающие не останавливались, хотя теперь им приходилось карабкаться через неуклюжую баррикаду из тел товарищей. Пулеметчик на мгновение перестал стрелять, подкрутил колесико, поднимая ствол на дюйм-другой, чтобы он был по-прежнему нацелен в живот воинам, которые перелезали через горы трупов.

Пулемет снова взревел и задергался. Лоснящиеся черные тела вздрагивали и выгибались, разрываемые на части градом пуль.

И все же матабеле шли вперед.

– Господи, да они когда-нибудь остановятся?! – завопил пулеметчик.

Ствол пулемета раскалился докрасна, словно только что вынутая из горна подкова; вода в кожухе закипела, из него со свистом шел пар. Выбрасыватель выплевывал яркие латунные гильзы, которые звонко стучали о покрытое железом колесо фургона, образуя под ним сверкающую горку.

– Патроны кончились! – крикнул Зуга, когда конец ленты втянулся в казенник, – меньше чем за минуту пулемет израсходовал пятьсот патронов.

Пинком откинув в сторону пустую ленту, Зуга подтащил новый ящик. Матабеле бросились к замолчавшему пулемету.

– Дергай! – крикнул Зуга. – Еще разок!

Нападающие хлынули в проход между фургонами.

– Заряжен и взведен!

И снова раздался оглушительный перестук, словно темный ангел взмахивал крылами; ствол поворачивался из стороны в сторону, туда-сюда, отбрасывая нападающих в темноту.

– Они убегают! – закричал пулеметчик. – Смотри, отступают!

Перед фургонами остались лишь груды мертвецов. Кое-где копошились умирающие, пытаясь дотянуться до выпавшего из рук ассегая или зажать дрожащими пальцами одну из жутких дыр в теле.

За баррикадой трупов раненые и покалеченные уползали обратно в лес, оставляя на сухой глине темные мокрые пятна. Один, шатаясь, бродил бесцельными кругами, зажимая распоротый живот, из которого вываливались кишки, – пулеметный огонь выпотрошил его, будто рыбину.

Над деревьями небо приняло восхитительный перламутрово-розовый оттенок, на котором выделялись алые облака с бледно-золотистыми прожилками: над смердящим полем битвы неумолимо занималась безжалостная заря.

– Чернозадые свое получили! – нервно хихикнул пулеметчик, приходя в себя после адского зрелища.

– Они вернутся, – тихо сказал Зуга, подтащил поближе еще один ящик с патронами и сбил с него крышку.

– А ты молодец, парень, – снова хихикнул пулеметчик, глядя расширенными от ужаса глазами на груды трупов.

– Замени воду в кожухе, рядовой! – приказал Зуга. – Пулемет перегрелся – когда матабеле снова пойдут в атаку, его заклинит.

– Сэр! – Пулеметчик вдруг признал Зугу. – Прошу прощения, сэр!

– А вот и твой заряжающий.