Он резко повернулся к Дануте Николаевне и требовательно на нее посмотрел:

— А вы так ничего и не поняли?

У нее вертелся в голове Витя Мезя и «Граф Монте-Кристо», но это когда было.

Следователь опять потянулся к графину:

— Одно жаль: гениальный контрразведывательный опыт уже не удастся применить в практической работе.

— Меня арестуют?

Он булькнул куском воды в горле.

— А не мешало бы, учитывая тот вред, что вы нанесли нам. Но мы попробуем использовать вас. Вы вернетесь на свое место и будете исполнять свои обязанности.

Янина и Сара сидели на поваленном дереве в лесопосадке вдоль полотна железной дороги. Девочка довольно ощутимо подрагивала, это не могло быть от холода. Значит — от страха. Потрогала лоб. Не горячий.

Не бойся, сейчас можно не бояться. Вот когда нас несло по реке неизвестно куда, а в руках у меня одна только лопата, вот когда можно было подыхать со страха. По правде говоря, сама не понимаю, почему мы тогда не погибли, но тогда ты сидела молча, и даже не помню, чтобы ты дрожала. Да я вообще плоховато помню, что тогда происходило. Если бы мне предложили еще раз переправляться, я бы лучше вернулась к Апанелю.

Сара подрагивала, ее нижняя губа немного подбивала верхнюю, а глаза были почти закрыты — такое впечатление, что происходящее с ней занимало ее не очень.

Сейчас приедет, приедет обязательно. Мы сидим правильно, где он сказал, вот она, водокачка. Он неплохой человек, я знаю, что ему нужно, да и черт с ним, все равно другого выхода нет, а так мы до самого почти Скиделя доедем. Он говорит, что знает все немецкие посты и лучше даже ехать именно днем: днем они не так смотрят, ленятся.

Почему-то после этих слов девочка замерла. Янина уже привыкла к этому нервному ее дрожанию, опять пощупала лоб. Сара позволяла с собой обращаться как угодно — кажется, начни ей выламывать пальцы, она и то не изменит выражения лица.

Ехать надо, то, что нас на две ночи приютили, ничего не значит, они и так через силу, все боятся, и работы у них никакой, чтобы я могла расплатиться. Скоро, может, даже и очень скоро мы будем в лесу, там уж мы не пропадем, а там и лесной наш дом.

Едет!

Пошли!

Янина выбралась, осторожно оглядываясь. Вроде никого нигде, место пустынное. Хорошо! Испокон веку, еще с Гражданской, все деревеньки вдоль железки живут с обязательством стеречь безопасность полотна. Жители ходят с дубьем вдоль рельсов, и не дай бог попасть в руки к таким — отдубасят в лучшем случае, а то и на немецкий пост сведут. Какая бы ни была власть, она подтверждает эту повинность.

Приложила ухо к рельсу — едет! Длинная ноющая нота, казалось, проходила через голову.

Показался.

Дрезина, подбрасывая переднюю рукоять, когда наездник надавливал на заднюю, приближалась на средней своей скорости, сбрасывая скорость этих подбрасываний. Он — парень Николай из-под Скиделя — сговорился на станции в Гродно с девушкой Яниной, что доставит их с сестрицей до того места, до которого сможет.

Залезай!

Сара медлила, переступала худыми ногами вслед за тормозящей рельсовой повозкой, как будто что-то обдумывая. Пришлось сунуть ей в загривок кулаком, она плюхнулась худым задом на дрезину, ходящая ручка ударила ее по плечу.

Ладно, ладно!

Янина быстро заняла свое предполагаемое место напротив улыбчивого, немного чумазого Николая. Было ему лет, наверно, двадцать восемь; каким таким образом вышло, что молодой мужик ни в какой армии не служит, Янина дознаваться была не намерена, сейчас главное — давить на ручку. И чтобы никакой патруль не вывалил случайно на полотно и не поинтересовался, что тут за странные компании разъезжают на мелком железнодорожном имуществе.

Сара нашла для себя местечко, где ее ничто не задевало, обхватила колени, уперлась в них лбом. В сложенном виде она занимала совсем мало места.

Янина с Николаем азартно жали на ручку, скорость механизма была почти сопоставима со скоростью хорошего товарняка.

Летим!

Разговаривать при таком темпе и дребезге железа было трудно, только разве кричать, поэтому только скалили зубы, как бы дразнясь. Янина вдруг вообще расхохоталась, ей пришло в голову — парень не так все понимает, у него небось появилась какая-то фантазия насчет ее реальных соображений. Он считает, что понравился!

Расчет оказался верным — никому не пришло в голову тормозить дрезину и до чего-то дознаваться. Не доезжая, и порядочно, до намеченного пункта, Николай спихнул девиц: сидите вон за тем сараем, я отгоню технику и приду.

Вечерело. За сараем были валуны, солнце нагрело, молча устроились. Сколько ждать? Не важно, ничего другого не остается.

Может, покормит.

Появился благодетель часа через два, уже вечерело, что и хорошо.

Пошли.

Хатка его была в поселке железнодорожников. А кто там, в хатке? Оказалось, никого. И не хатка, а барак. Пространство перед ним разгорожено сохнущим бельем. Велизарная молчаливая старуха сидит на лавке, глазами лупает, у ног собачонка. Прибежала девчонка, чуть младше Сары, с тазом, полным серого, стираного белья. Николай поприветствовал бабку, ответила только девочка. Нет, и бабка ответила, но вперемежку с характерным старческим стоном. Вид гостей Николая ее ни в малейшей степени не заинтересовал.

Жилье скудное, деревянные сени со стеклянным треснутым окном, на полу стоптанные, окаменевшие на вид сапоги, просалидоленная фуфайка на гвозде, ведро на табурете, примус. За отпертой дверью в самые хоромы ждал полумрак, слежавшийся воздух неуютного, одинокого жилья. Железная кровать, буфет, круглый стол со стоящей на кирпиче закопченной сковородкой.

При виде сковороды Янина сглотнула.

— Сейчас, сейчас, — покровительственно произнес хозяин.

В принесенном им с собой мешке нашелся брикет маргарина. Примус разожгли, сковороду поставили на него. Николай извлек еще две банки тушенки, резко вскрыл их перочинным ножом и вывалил содержимое на сковороду. Порылся в буфете, достал три ложки.

Когда поели, уже стемнело.

Хозяин, удовлетворенно поцыкивая зубом, сходил в сени, принес телогрейку, бросил ее в дальний угол комнаты и показал Саре — иди туда. Потом он натянул ситцевую занавеску, которая делила комнату на две неравные части — с телогрейкой и кроватью.

Сара, не глядя ни на кого, ушла «к себе».

— Может, завтра, а то умаялись ведь.

— Я не умаялся.

— Ладно, как хочешь.

— Я по-всякому хочу.

Янина озабочена только одним — как бы не перепугать девочку, поэтому лежала тише воды и очень расстраиваясь, чего это Николай так ярится и старается. Что во всем этом такого заветного.