Уже в аэропорту Кельна понтифик напомнил о трех людях церкви, прославившихся своей антинацистской позицией: Терезе Бенедикта Креста (Эдит Штайн), иезуите Руперте Майере и кардинале Клеменсе фон Галене. Двух первых наместник святого Петра в ходе этой поездки беатифицировал. Кроме того, Войтыла упомянул о письме протеста нидерландских епископов в связи с депортацией евреев. Однако и это замечание было воспринято некоторыми как косвенный выпад против немецких иерархов, покорно принимавших гитлеровскую политику.

Перед германским епископатом понтифик выступил отдельно, адресовав ему слова поддержки. По его словам, германский клир быстро распознал темную сущность нацизма и его нежелание соблюдать условия конкордата. Однако что он мог сделать, кроме протестов и апелляций к Ватикану? Апостольская столица тоже не молчала: в 1937 году Пий XI выпустил на немецком (!) языке энциклику «Mit brennender Sorge» («С огромной обеспокоенностью»), в которой осуждал расизм и нарушение Германией условий соглашения. На большее Святой престол едва ли мог пойти, если не хотел навлечь репрессии на своих слуг и паству. Лучше ли стало голландским евреям после протеста тамошних епископов? Нет: именно после их письма в лагеря начали отправлять даже и крещеных евреев, как ту же Эдит Штайн. Выбор между протестом и осторожностью всегда очень труден, говорил Войтыла, хотя и служит оправданием трусам и приспособленцам[932].

Тема гитлеровских репрессий прозвучала и в Польше: Войтыла посетил Майданек и беатифицировал вроцлавского епископа-ауксилиария Михала Козала, погибшего в концлагере Дахау в январе 1943 года. Имя этого польского епископа после причисления к лику блаженных стало так популярно, что даже американский президент Дональд Трамп во время визита в Польшу в 2017 году обратился к памяти мученика, процитировав его слова: «Страшней военного поражения упадок духа»[933].

Еще громче воспоминания о нацизме прозвучали на варшавской встрече Иоанна Павла II с представителями еврейской общины. «Угроза вам была и угрозой нам», — патетично заявил Войтыла, не предполагая еще, какая буря разразится всего через две недели, когда он примет Вальдхайма.

Однако в проповедях римского папы, прочитанных в ходе той поездки, куда больше места было отведено вопросам прав человека и сохранения семьи. Собственно, сам визит состоялся под предлогом участия в евхаристическом конгрессе польских епископов, обсуждавших тему Христовой любви к людям. Иоанн Павел II отслужил в Щецине литургию для семей, а в Тарнове беатифицировал местночтимую святую Каролину Кузку, убитую в ноябре 1914 года русским солдатом, пытавшимся ее изнасиловать. Так Польша получила свою Марию Горетти — святую 1950 года, покровительницу девственниц и жертв изнасилования.

Даже на Вестерплатте, где, казалось бы, только и говорить об опасности войны, Войтыла сумел избежать созвучия с государственной пропагандой и взялся рассуждать о совсем других вещах: о моральном выборе человека и его праве бороться за этот выбор. «Каждый из вас, юные друзья, находит в жизни собственное Вестерплатте. Некий объем задач, который нужно выполнить. Какое-то доброе дело, за которое необходимо бороться. Какое-то обязательство, долг, от которого нельзя уклониться». Римский папа говорил о высшей правде, которую содержит учение Христа, о незыблемых ценностях, от которых нельзя отступать. «Ничего о нас без нас», — этот лозунг бунтующей молодежи 1956 года прозвучал вновь, но уже из уст папы-поляка[934]. Так героический эпизод польской истории (оборона военно-транзитного склада в тылу немецких войск) превратился в явление космического масштаба.

Речи папы в ходе третьего апостольского визита на родину — виртуозное смешение политических лозунгов и философских формул. В Щецине он процитировал слова капеллана «Солидарности» Юзефа Тишнера о том, что предстоит совершить еще большую «работу над работой»; там же прямым текстом напомнил о «выдающихся договоренностях между государственными властями и представителями мира труда», заключенных некогда в этом городе (указание на «Солидарность»);[935] в Гдыни уже прозвучало само слово «солидарность», но не как название профсоюза, а как нравственный императив (бескорыстная помощь ближнему) и как неотъемлемая часть защиты прав человека ненасильственным путем;[936] в Гданьске, наконец, понтифик открыто высказался в пользу независимых профсоюзов, но облек это в форму богословских рассуждений о земле, отведенной человеку для жизни и труда, и о человеке, созданном по образу и подобию Божьему, а значит, имеющем право на защиту своего достоинства[937].

Там же, в Гданьске, Иоанн Павел II снова увиделся с Валенсой, который заверил его, что запрещенный профсоюз стремился отнюдь не к революции, а к реформированию системы. Животрепещущий вопрос! Каждый понимал, что под революцией имелся в виду выход из советской сферы влияния, но об этом никто не рисковал говорить открыто. Ярузельский не зря все время поминал польско-советскую дружбу и стращал германским империализмом — это был намек Войтыле и всем «романтикам», чтобы не играли с огнем. Влиятельнейший член Политбюро Казимир Барчиковский одним из немногих откровенно заявил тогда: «В Польше есть силы, которые мечтают о независимости и черпают вдохновение в романтизме и борьбе повстанцев. Такая игра всегда сопряжена с отправкой на смерть молодых людей». Партфункционер сокрушался, что святой отец пользуется советами «однобоких людей» (читай — «Знака»), а надо бы прибегать к помощи епископата, который настроен куда более трезво.

Партийцев нервировало не только общение высокого гостя с неблагонадежными людьми, но и его пастырская деятельность, мало считавшаяся с реалиями холодной войны. Так, 5 июня 1987 года Иоанн Павел II отправил апостольское послание литовскому епископату по случаю 600-летия крещения Литвы, а 10 июня в Кракове воздал хвалу королеве Ядвиге, брак которой с Ягайло положил начало ягеллонской идее с ее кресами и Польшей от моря до моря. Для польских властей все, что хотя бы отдаленно затрагивало интересы СССР, являлось табу, и они, конечно, не могли безучастно взирать на такие эскапады главы Святого престола.