Елизавета отчаянно старалась произвести хорошее впечатление. Когда на Двенадцатую ночь 1601 года во дворец Уайтхолл прибыл 28-летний Вирджинио Орсини, герцог Браччано, Елизавета организовала для него поистине великолепное представление. Балованный племянник великого герцога Тосканы Фердинандо Медичи (того самого, которого королева убедила сжечь порочащую ее родителей книгу Джироламо Поллини) был выбран сопровождать свою кузину Марию Медичи, с которой он состоял в скандальной связи, в ее поездке из Италии на свадьбу с королем Франции Генрихом IV. Затем Орсини переправился через Ла-Манш, чтобы несколько дней погостить у своего дяди Филиппо Корсини, лондонского агента. Напоследок он отправился в Брюссель на встречу с эрцгерцогом Альбрехтом[1435].

Полная решимости прекратить ходившие в Брюсселе разговоры о том, что она вот-вот умрет, Елизавета приказала советникам принять Орсини как особу королевских кровей. Для постановки пьесы «Двенадцатая ночь»[1436] была приглашена театральная труппа «Слуги лорд-камергера». Елизавета хотела, чтобы все было хорошо организовано, и поэтому поручила подготовку графу Ноттингемскому, а именно «руководить актерами и убедиться в том, что все были облачены в роскошные одеяния, постановка отличалась разнообразием музыки и танцев и стала незабываемым зрелищем для Ее Величества»[1437]. Некоторые считают, что пьесу «Двенадцатая ночь» выбрал сам Ноттингем, но предположение остается спорным. Любопытно, что совпадают название пьесы и день представления, а также имя почетного гостя Орсини и главного героя пьесы Орсино, герцога Иллирийского[1438].

В тот день Елизавета сыграла свою роль великолепно. Она надела такое количество украшений, что Орсини, наверное, подивился, как она не сгибается под их тяжестью. Королева приняла его любезно, очаровав гостя безукоризненным итальянским. Во время ужина Орсини подали кушанье в отдельной зале, после чего он проводил королеву в ее покои. Там она пригласила его на вечерний концерт своих лучших музыкантов: гвоздем программы стало выступление лютниста Роберта Хейлза[1439]. После ужина, устроенного графом Вустером, Орсини снова отправился к королеве, дабы сопровождать ее на спектакль. Под звуки фанфар они зашли в Большой зал, где Елизавета представила Орсини придворным дамам, и представление началось[1440].

Через три дня, во время второго визита Орсини несказанно удивился, когда 68-летняя королева предложила станцевать для него. Когда три года назад Елизавета принимала французского посла де Месса, она сообщила тому, что еще подростком научилась «танцевать высоко». За это служанки звали ее «флорентийкой», прибавляя, впрочем, что королева давно уже не может танцевать и лишь двигает руками и ногами под музыку[1441]. Но для Орсини она танцевала гальярду, и получалось у нее «очень хорошо и ловко для ее преклонного возраста»[1442]. Один из сторонних свидетелей говорил, что она танцевала как «классический танец, так и гальярду»[1443]. Включающая в себя в качестве обязательного элемента высокие прыжки, гальярда считалась особенно трудным с физической точки зрения танцем, который был не по зубам даже некоторым молодым.

Но несмотря на отчаянные попытки соответствовать образу богини во плоти, чья «красота украшает мир, а мудрость является чудом нашего времени», который поддерживался наиболее угодливыми приближенными, вскоре появились тревожные признаки того, что королева действительно стареет[1444]. Вопрос престолонаследия оставался нерешенным, и наставали тревожные времена. После предательства графа Эссекса доверие королевы к мужчинам иссякло окончательно. Если уж ее предал он, то предать может любой. Как поведал другу Джон Харингтон, «королеву настораживает каждое сообщение из города, и она хмуро смотрит на всех дам». Она «не притрагивается к роскошным блюдам на столе, предпочитая есть белый хлеб и суп с цикорием. Она подолгу ходит одна в своих покоях. Королева топает ногами, получив плохие новости, и иногда в ярости вонзает свой ржавый меч в настенный ковер»[1445].

Более серьезный случай произошел на открытии парламента в 1600 году: Елизавета споткнулась, выходя из экипажа. Она бы упала, если бы несколько оказавшихся рядом джентльменов вовремя не подхватили ее[1446]. Скончайся королева внезапно, кто бы взошел на трон? Томас Уилсон, один из протеже Роберта Сесила, насчитал не менее двенадцати претендентов. Главными среди них, по мнению Уилсона, были Яков VI, лорд Бошан (старший сын графа Хартфорда), Арабелла Стюарт и испанская инфанта. Таким образом, сухо заключал он, «эта корона не упадет так просто к ногам тех, кто желает ее надеть»[1447].

Сплетни на улицах и в тавернах Лондона смешивались со вполне оправданными опасениями за будущее страны. В Звездной палате лорд — хранитель Большой печати Эгертон жаловался на постоянную ругань и изменническую клевету, распространяющуюся по всему Лондону и исходящую от подлых людей, склонных к бунтарству и подстрекающих к междоусобицам[1448]. Однако больше всего способствовал такой атмосфере решительный запрет самой королевы, даже для членов Тайного совета, обсуждать запретную тему. Это мешало им эффективно противостоять Роберту Парсонсу, продолжавшему убеждать всех в том, что преемником Елизаветы должна стать испанская инфанта. «Боюсь писать об этом, дабы не касаться государственной тайны… — писал в записке самому себе Харингтон, — и сам над собой смеюсь… Кто станет обвинителем — стены моего кабинета? Но, как говорится, где наша не пропадала: пока мысли эти не напечатаны, я закона не нарушил»[1449].