Референдум, проведенный 10 апреля, одобрил аншлюс подавляющим большинством голосов. Электоральные методы национал– социалистов могли, разумеется, увеличить процент голосовавших за объединение, но нет никакого сомнения в том, что общее чувство удовлетворения и энтузиазм в любом случае обеспечили бы прочное большинство.

Подобно всем вокруг, я был захвачен общим энтузиазмом и совершенно ошеломлен громадным историческим значением события, объединившего два германских народа. 13 марта я все еще находился в Берлине, когда получил от Гитлера телеграмму, предписывавшую мне отправляться на следующее утро в Вену. В тот же день германское радио объявило, что я награжден золотым партийным значком[160]. Об этом я впервые узнал только по прибытии в Вену. На аэродроме Темпельхоф я встретил статс-секретаря рейхсканцелярии Ламмерса, который летел со мной в одном самолете. Наш разговор коснулся будущего. Сообщения из других европейских столиц показывали, что опасность международного конфликта отсутствует. Теперь все зависело от ответственного, государственного подхода к решению германской проблемы и от примирения противоборствующих лагерей. Ламмерс, размышляя в том же ключе, предположил, что лучшим выходом из положения будет назначение меня Reichs-Statthalter (федеральным губернатором) Австрии. Я знаком с проблемой лучше кого бы то ни было, сказал он, и смогу защитить австрийские традиции, одновременно наводя культурные мосты между северной и южной Германией. Мне пришло в голову, что этим и объясняется посылка меня в Вену, ввиду чего я попросил Ламмерса передать Гитлеру, что я, принимая во внимание опыт последних нескольких недель и нарушение им обещания, данного мне в Байрейте, не могу согласиться занять такой пост.

И друзья, и критики подвергали сомнению мотивы, заставившие меня возвратиться в Вену. Могу только сказать – хотя я, как и все, был опьянен только что произошедшими великими событиями, однако был готов вновь настаивать перед Гитлером на том, что теперь, когда объединение совершилось без кровопролития, будущее развитие в громадной степени зависит от его действий в отношении Австрии.

Мы приземлились на аэродроме Асперн неподалеку от Вены. На пути в город я был захвачен необыкновенной атмосферой празднества. Повсюду развевались нацистские флаги, тысячи которых были, без сомнения, доставлены из Германии. Но было бы бесполезно думать, что громадные волны народа, толпившегося на широких венских улицах, вышли сюда по приказу или что их радостное возбуждение было неискренним. Гитлер, которого я нашел на парадном помосте напротив Хофбурга[161], пребывал, можно сказать, в экстазе. Я представил ему иностранных дипломатических представителей, включая посланников Польши, Венгрии, Болгарии, Югославии и Италии. Затем мы расположились, чтобы наблюдать за парадом, в котором принимали участие и австрийские части, причем некоторые их них были облачены в колоритные гусарские мундиры.

В перерыве между частями парада мне удалось обменяться с Гитлером несколькими словами относительно грандиозности задачи, которую еще предстояло выполнить в Австрии. В первую очередь, сказал я ему, он должен наладить отношения с церковью. Австрия – католическая страна, и если религия подвергнется здесь таким же гонениям, как в Германии, то весь восторг по поводу аншлюса испарится за несколько недель. Радость, вызванную объединением с Германией, можно поддержать, только управляя Австрией в соответствии с ее представлениями, при полном уважении к ее традициям.

«Не бойтесь, – заверил он, – мне это известно лучше всех».

«В таком случае, – сказал я, – очень важно, чтобы вы как можно скорее определенно дали знать о своих намерениях. Почему бы вам сразу после парада не повидать кардинала Иннитцера, чтобы успокоить его на этот счет?»

«Непременно, – ответил Гитлер. – Сообщите ему, что я буду рад встретиться с ним в гостинице «Империаль».

Я испытал огромное облегчение от его спонтанного решения, особенно потому, что условия подписанного мной конкордата, который по-прежнему оставался в силе, не распространялись на Австрию. Я послал одного из своих австрийских друзей в резиденцию кардинала с приглашением Гитлера и выражением собственного удовлетворения в связи возможностью в последний раз перед отъездом из Вены принести пользу.

Папа Пий XI 14 марта 1937 года в своей энциклике «Воспылавши тревогой»[162] резко осудил национал-социалистическую доктрину притеснения религии, хотя он по-прежнему выражал желание достигнуть с нацистами какого-то взаимопонимания. Несмотря на нарушение ими положений конкордата, он стремился образумить национал-социалистов и надеялся на возврат к условиям соглашения. Он не хотел порывать отношений с правительством рейха или отзывать папского нунция. Заслуживаю ли я в таком случае столь строгого осуждения за то, что посчитал своим долгом настаивать на применении к Австрии условий конкордата?

Я не присутствовал на продолжавшейся час беседе Гитлера с кардиналом, но Иннитцер, когда я сопровождал его обратно во дворец, казался довольным и успокоенным. Он заверил Гитлера в лояльности австрийских католиков при условии, что будут гарантированы определенные конкордатом религиозные свободы. Он высказал специальное пожелание, чтобы австрийской молодежи не препятствовали играть роль в работе церкви и находящихся под ее патронатом объединений. Как сообщил мне Гитлер, со всем этим он согласился, заметив еще, что сам, будучи австрийцем, он заинтересован в наилучших отношениях между страной, в которой родился, и рейхом. Это была моя последняя встреча с кардиналом. Когда мы прощались, он поблагодарил меня за организацию его свидания с Гитлером.

Все эти демонстрации вскоре приобрели для меня привкус горечи. Сразу же по прибытии в Вену меня известили, что мой друг и коллега Вильгельм фон Кеттелер пропал воскресной ночью 13 марта. Он провел вечер с моей секретаршей фрейлейн Розе, которая жила недалеко от представительства, и вышел из ее квартиры незадолго до полуночи. Оставив перед тем свой автомобиль на территории представительства, он отправился забрать его. Фрейлейн Розе заметила, что, когда он пошел прочь, за ним последовали трое каких-то людей. Утром в понедельник автомобиль находился по-прежнему там, где он его поставил, его квартира была пуста и он, по всей видимости, туда не возвращался. В живых его больше никто не видел. Принимая во внимание его натянутые отношения с партией, было резонно предположить, что он мог тайком покинуть Вену и отправиться к друзьям в провинцию или же в Венгрию. Ему было наверняка известно, что первые подразделения гестапо прибыли в Вену в пятницу, так как несколько их сотрудников расположились в представительстве. Однако расспросы, проведенные среди его друзей, ничем не помогли в выяснении того, что же с ним приключилось. Об опасениях за свою безопасность или о том, что он считает разумным покинуть Вену, он ничего не сообщил и моей секретарше, работавшей вместе с ним много лет, с которой его связывали отношения полного взаимного доверия. Тревога по поводу его исчезновения омрачала в те дни все мои чувства. Мысль о том, что он мог разделить судьбу Бозе, наполняла меня ужасом и отчаянием.