Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поскольку теперь имелись все основания заподозрить преступление, я решил связаться с гестапо, взявшим под свой контроль всю деятельность венской полиции, хотя я и не видел особого смысла просить помощи у организации, которая сама, по всей вероятности, несла ответственность за исчезновение Кеттелера. Тем не менее вечером в среду я отправился к Гейдриху. Я рассказал ему об обстоятельствах исчезновения Кеттелера и спросил, нет ли у него каких-либо сведений о его местонахождении. Гейдрих напустил на себя изумленный вид и обещал немедленно начать поиски. В тот же вечер я случайно перед гостиницей «Империаль» встретился с Гиммлером и передал ему обстоятельства дела. Со мной была моя вторая секретарша баронесса Штотзинген. Это была храбрая и импульсивная молодая дама, которая, как и все мы, очень сильно переживала за судьбу Кеттелера. Неожиданно она повернулась к Гиммлеру и сказала: «Господин Гиммлер, без сомнения, все это новое гестаповское Schweinerei. Мне известно, что вы давно за ним охотились, и теперь ваши люди наверняка уже отправили его в концлагерь». Гиммлер горячо отрицал это обвинение и пообещал немедленно навести справки. Несколько следующих дней не принесли никаких результатов, поэтому я снова поехал к Гейдриху, управлявшему теперь австрийской полицией, и попросил его объявить, что я предлагаю награду в 20 000 марок за любую информацию, которая может привести к обнаружению Кеттелера. Всегда существовала надежда на то, что ему удалось бежать за границу, и по возвращении в Берлин я постарался утешить этим соображением его мать.
Вернувшись в Германию, я тотчас же написал Гитлеру, изложив ему подробности дела и прося о помощи, в особенности если бы в конце концов выяснилось, что здесь приложило руку гестапо и Кеттелер находится теперь в каком-нибудь концентрационном лагере. Ответа на это письмо я не получил. Тогда я обратился с просьбой о личной встрече, в которой под каким-то благовидным предлогом мне было отказано. Дело стало выглядеть весьма подозрительно. В подобных случаях Гитлер всегда вел себя уклончиво. Тем временем младший брат Кеттелера выехал в Вену, чтобы с помощью частного детектива провести дополнительное расследование.
Гестапо и нацистские экстремисты явно находились в зените власти, но до тех пор, пока оставалась даже небольшая надежда отыскать Кеттелера живым, для меня было очень важно поддерживать какой-то контакт с руководящими членами партии. Хотя я намеревался возвратить врученный мне золотой партийный значок, момент для такого жеста казался в высшей степени неподходящим.
При обыске квартиры Кеттелера гестапо обнаружило некоторое количество швейцарских денег и свидетельства его недавней поездки в эту страну, предпринятой по моему поручению. Они принялись опрашивать его знакомых, включая, предположительно, и человека по фамилии Бохов, который в бытность мою вице– канцлером занимался у меня контролем зарубежной прессы. Бохов работал одно время корреспондентом в Англии и в совершенстве владел английским языком. Его непосредственным начальником в моем аппарате был Бозе, которого сотрудники гестапо застрелили 30 июня 1934 года при захвате помещения ведомства вице-канцлера. Вскоре после того, как я занял пост в Вене, там появился Бохов и сообщил Кеттелеру, с которым был знаком, что он ускользнул от гестапо и устраивается теперь в Вене в качестве внештатного корреспондента каких-то газет. Кеттелер ничего не заподозрил, и со временем они подружились. Не имея к тому никаких действительных оснований, я постоянно предостерегал его от слишком тесного общения с Боховом, который являлся, по моему убеждению, гестаповским шпионом, присланным в Вену для надзора за мной.
Не добившись ничего от Гитлера, я перешел к Герингу. Его адъютант генерал Боденшатц сообщил мне, что его шеф, у которого почти не возникало сомнений в том, что Кеттелер был убит по приказу Гейдриха, пришел в ярость и сказал ему, Боденшатцу, что заставит Гитлера разобраться с этим типом. Геринг послал в гестапо за документами, связанными с делом, и пообещал мне для выяснения всех обстоятельств свою полную поддержку. Однако, когда я посетил его вторично, его настроение совершенно изменилось. Он встретил меня обвинениями в том, что, как теперь стало известно, Кеттелер в феврале отвез в Швейцарию все мои секретные архивы. Это является тяжким преступлением, предполагающим суровое наказание. Из объемистого «дела» он потом зачитал мне подробности о предполагаемой изменнической деятельности Кеттелера, включая сюда некий план убийства Гитлера.
Кеттелер действительно всегда считал, что единственным способом избавиться от Гитлера может быть только его убийство, и у нас с ним было много разговоров на эту тему. Я помню, как он однажды предположил, что застрелить Гитлера можно из дальнобойной винтовки, снабженной глушителем, через одно из окон гостиницы «Кайзерхоф» в Берлине, которая находилась всего в 150 метрах от балкона рейхсканцелярии. Я заявил ему, что не верю в подобные методы, которые чересчур напоминают о детстве, и постарался для доказательства несостоятельности проекта его высмеять, говоря, что ни в коем случае не впутаюсь в эскапады, достойные героев вестерна. Я по-прежнему не верю, что Кеттелер мог доверить нечто подобное бумаге. Гестапо могло узнать о его планах только от кого-то другого, с кем он, должно быть, обсуждал свои идеи. Кто это мог быть, я уже говорил.
Вначале я просто потерял дар речи. Тем не менее особого смысла отрицать, что я отправил документы за границу, не было, поэтому я сказал Герингу: «Я отправил свои бумаги из Вены в Швейцарию после увольнения, чтобы иметь возможность при случае доказать, что моя политика в Австрии ориентировалась на мирную эволюцию и я ни при каких обстоятельствах не мог представить себе силового решения вопроса об аншлюсе. Моя отставка ясно показала, что такая политика больше не устраивает фюрера. Он намеревался решить австрийскую проблему иными методами, в реализации которых я не хотел принимать участия. Я сознаю всю серьезность своих действий, и в случае, если меня будут судить за измену, я определенно заявлю, что вся ответственность за них лежит на мне одном, а Кеттелер только выполнял мои приказы». О прочих обвинениях, выдвинутых против Кеттелера, я сказал Герингу, что они являются чистейшей выдумкой, при помощи которой гестапо намерено оправдать его ликвидацию, если это когда-нибудь выйдет на свет.
Мое положение стало теперь исключительно трудным. Я каждый день ожидал ареста по обвинению в государственной измене. Проводимое в Вене расследование не давало никаких результатов, за исключением информации о том, что Бохов, в свою очередь, тоже исчез. К тому времени у меня больше не оставалось сомнений в том, что в этой драме роль злодея исполнял именно он. Одно из обвинений, которые Геринг зачитал мне из своей папки, касалось планов Кеттелера в 1937 году установить вблизи от Зальцбурга личную передающую радиостанцию. Его друзья, работая на ней, должны были сообщать нам о всяких необычных военных приготовлениях с германской стороны границы. Это предложение показалось мне фантастикой, и я отказался его финансировать. Единственным человеком, с которым Кеттелер мог бы еще обсуждать этот проект, был Бохов, которого он считал беглецом от гестапо. В тот вечер, когда я узнал о своем увольнении, первое, о чем меня попросил Кеттелер, было разрешение сообщить новость Бохову, чтобы «этот бедняга» смог заработать на эксклюзивной информации несколько лишних шиллингов. Не было сомнений в том, что он в какой-то момент рассказал этому типу и о поручении, касавшемся моего секретного архива.