– Это тебе за отца, – вполголоса произнесла она, прежде чем повернуться обратно к толпе.

– Различие между чудом, которое творит святой, и кеннингом лича в том, что святой полагается на волю богини, в то время как лич вверяется исключительно своим силам. Лич своими грязными ухищрениями искажает мир вокруг себя; он сам делает свою работу. Святому же нет необходимости шевелить и пальцем.

Адер подвинулась так, чтобы видеть лица ближайших к ней людей. Продолжая говорить, она смотрела в глаза одному за другим, понуждая их осознать разницу, понять смысл ее слов.

– Вот о чем напомнила мне богиня. Она может осыпать человека своей милостью, простереть над ним покров своей защиты, даже если его внимание отвлечено, даже если он спит. В настоящий момент ваш жрец всего лишь обездвижен, поэтому его кеннинг еще имеет силу.

С передней скамьи вскочил человек; в его глазах читалась готовность убить. Однако один из эдолийцев утихомирил его коротким ударом по голове.

«Надо торопиться. Они вот-вот сорвутся».

– Сейчас я уколю его другим дротиком, таким, который приносит спокойный сон без сновидений. Если Интарра действительно любит этого человека, она защитит его – и тогда делайте со мной что хотите за то, что я осквернила святость этого места и покусилась на вашего жреца. Однако если он действительно окажется личем… – Адер позволила себе сделать паузу и покачать головой. – Если он действительно лич, то не сможет наводить свой кеннинг, когда заснет. И тогда огонь богини прольется на него и пожрет его!

Руки Уиниана, распростертые в благословляющем жесте, окаменели, пальцы скрючились, словно когти, на шее выступили жилы, глаза были готовы вылезти из глазниц. «Он в ужасе, – поняла Адер, и чувство удовлетворения разлилось по ней, словно пьянящее вино. – Человек, убивший моего отца, вне себя от ужаса, а скоро он будет мертв».

Она подняла палец, и в воздухе свистнул второй дротик, погрузившись в шею жреца.

Совершив над собой, должно быть, невероятное усилие, Уиниан сумел слегка приоткрыть рот, но вместо слов из щели вывалился язык – покрытый пеной красный кусок мяса между его губ. По груди жреца пробежала дрожь, превратившись в конвульсии в области шеи; потом его глаза закатились. Медленно-медленно он опустился на колени, и его одежды, столь белоснежные и девственно-чистые, принялись сперва дымиться, потом обугливаться… А потом все его тело взорвалось сполохом пламени, и Уиниан вывалился наружу из столба света.

Толпа с воем сомкнулась вокруг них, словно море.

Весь остаток дня они непрерывно двигались на восток – мимо Башни, мимо Скачка Бьюри и Гарпий, мимо Черного Ножа и Золотого Ножа, спускаясь в долины и протискиваясь через ущелья, в которых едва не застревали плечами, – пока не оказались в районе горных пиков, которых Каден никогда прежде не видел. С раннего утра Пирр не прекращала их подгонять, однако по мере того как день клонился к закату, усталость начала брать над ней верх, а долгие годы, проведенные в горах монахом, наконец пригодились. Тан держал ровный шаг, не замедляясь ни на секунду, даже когда другие спотыкались или останавливались, чтобы перевести дух. Как Тристе умудрялась поспевать за ними, Каден мог только догадываться. На самых крутых подъемах он поддерживал ее, кладя руку ей на поясницу, чтобы она не поскользнулась на предательской осыпи, но большей частью девушка бежала и карабкалась сама. Ее лицо было напряжено от усилий, грудь вздымалась в попытках захватить побольше разреженного воздуха, но она не прекращала бежать. Никто не забыл, что случилось с Фирумом, когда он начал отставать.

Солнце висело уже над самыми верхушками западных пиков – размытое красное пятно на темнеющем небе. Они только что перевалили через самый крутой за весь день хребет – огромную гранитную стену, простиравшуюся насколько хватало взгляда от севера до юга, когда Тан наконец объявил привал. Тристе рухнула на камни словно тряпка, вздрагивая от изнеможения и почти немедленно провалившись в сон. Она потеряла вторую из своих легких туфелек при переправе через речку, и ее ноги представляли собой ужасающее скопление порезов, волдырей, крови и синяков, так что Каден вздрагивал и морщился при одном взгляде на них. Казалось чудом, что девушка до сих пор могла стоять, не то что бежать.

Каден устало взглянул на восток, на местность, ждавшую их по другую сторону хребта. От увиденного его сердце упало: горные хребты вздымались ряды за рядами, уходя к горизонту. Он начал было что-то говорить насчет того, что это невозможно, что они никогда не смогут пройти через все это, но Пирр с Таном смотрели в западном направлении, разглядывая седловину, через которую их группа перевалила, может быть, часом раньше. Взбираться на нее было трудно, а спускаться еще труднее; на нечасто попадавшихся участках ровной поверхности шириной в несколько шагов Кадену хотелось лишь растянуться на земле и отдаться забытью. На одном из таких пятачков он предложил, чтобы они остановились на ночлег, но Тан ничего не хотел об этом слышать.

– Ты был прав, монах, – проговорила Пирр, показывая рукой.

Каден посмотрел в ту сторону. На седловине были люди, понял он, прищурившись так, что заболели глаза. Эдолийцы.

– Должна признаться, я под впечатлением, – продолжала женщина, нагибаясь вперед и упираясь ладонями в колени, чтобы отдышаться. – Это меня не радует, но внушает уважение. Не думала, что они смогут нас выследить.

– Но как? Как они смогли нас выследить? – спросил Каден, не веря своим ушам. – Они никак не могли двигаться так быстро!

Он сам был недурным следопытом, как и все монахи. Их путь через горы можно было проследить – кожаные сапоги Пирр наверняка вывернули несколько камней, а ноги Тристе кровоточили еще с тех пор, как они сбежали из Ашк-лана, – но это была трудоемкая работа, требующая немалого времени; их преследователи должны были двигаться черепашьим шагом.

Его замечание не имело смысла – пустое отрицание очевидного факта; однако Тан в кои-то веки не стал его порицать. Губы монаха были сурово сжаты, когда он снова посмотрел на запад.

– Ак-ханат, – после долгого молчания произнес он.

Пирр приподняла бровь.

– Что это, какое-то тайное монашеское заклинание?

– Это тварь, которая нас выслеживает, – ответил Тан и перевел взгляд на Кадена. – А точнее, выслеживает его; я в этом почти уверен.

За безумным ужасом бойни в монастыре и последующим изнурительным бегством через горы Каден совсем забыл о кошмарном создании, которое Тан показал им на листе пергамента несколько дней назад.

– Почему? – устало спросил он. – Какое отношение ак-ханат имеет ко всему этому?

Монах покачал головой.

– Невозможно сказать наверняка, но похоже, что эдолийцы отыскали его… или вырастили. А потом использовали, чтобы присматривать за тобой, пока они готовили свое нападение.

– Не хочу показаться тупицей, – сказала Пирр, – но все же что это такое?