— Знаешь что, Фараг?

— Нет, — усмехнулся он, — но от тебя всего можно ожидать.

— Любовь — самое чудесное занятие в мире, — уверенно провозгласила я, он снова тихонько рассмеялся.

— Я рад, что ты это узнала, — прошептал он, беря меня за руки и привлекая к себе, но я высвободилась и, усевшись ему на ноги, погладила его грудь. Что там говорил в начале расследования Глаузер-Рёйст о том, что в первобытных племенах Африки и среди современной молодёжи скарификация имеет большую эротическую нагрузку и является сексуальным соблазном? Проводя пальцами по линиям на теле Фарага, я подумала, что весьма вероятно, что во всём этом есть доля правды.

— Знаешь я уже не представляю себе жизни без тебя. Конечно, это звучит пошло и всё такое, но это правда.

— Ну, значит, всё в порядке, теперь мы квиты.

Каким красивым он был без одежды!

— Ты уже понял, как сильно я тебя люблю? — прошептала я, склоняясь, чтобы снова его поцеловать.

— А ты? — ответил он. — Ты поняла, как сильно я тебя люблю?

— Нет, не поняла. Скажи мне это снова.

Он сел и, обняв меня за талию, принялся вновь и вновь целовать меня, пока желание не охватило нас таким же могучим порывом, как в начале. Снова вернулась магия, и наши тела снова преисполнились друг в дружке и слились так же страстно. Нам было мало ночи, и, когда нас застал новый день, мы не спали и так и не сомкнули глаз всю ночь.

За две недели, проведённые в Парадейсосе, мы недоспали столько, что нам пришлось отсыпаться целых два месяца.

На тринадцатый день нашего пребывания в стране ставрофилахов по возвращении из Эдема и Круциса (в Лигнуме мы были уже несколько раз) нас призвали в басилейон Катона, чтобы дать нам последние инструкции перед отъездом. Подготовкой его занималась группа шаст, которой помогал Глаузер-Рёйст, когда у него оставалось свободное от гидропонной агрономии и прекрасной Хутенптах время.

Нас провели по коридорам, где мы до сих пор не были, и мы попали в огромный прямоугольный зал с высочайшими потолками, в котором, разделившись на два ряда по обе стороны зала, нас ждали шасты. Впереди, под фреской, изображавшей ставрофилаха Дионисия из Дары в одежде знатного мусульманина, стучавшего в двери скромного домика Никифора Пантевгена с реликвией Честного Древа в руках, сидел Катон CCLVII, как всегда, опираясь на свой тонкий посох. Во взгляде у него светились гордость и удовлетворение.

— Проходите, проходите… — сказал он нам, увидев, что мы замешкались в дверях. — Мы уже закончили с последними приготовлениями. Каспар, пожалуйста, сядь рядом со мной. А вы, Оттавия и Фараг, займите кресла, стоящие в центре.

Кремень поспешно уселся рядом с Катоном, подхватив полы гиматиона, как настоящий ставрофилах. Подумать только, как этот бывший капитан швейцарской гвардии вписался в повседневную жизнь Парадейсоса. Он настолько быстро всё воспринимал, что скоро во всём стал походить на местных. Я уже говорила Фарагу, что тут не обошлось без влияния Хутенптах, но он упрямо, как осёл, продолжал твердить, что капитан просто стирает прошлое и придумывает себе будущее, то есть привыкает к новой жизни. Как бы там ни было, Кремень уже казался ставрофилахом до мозга костей, и, помимо того, что он занимался Хутенптах, посевами и помощью в организации нашего отъезда, он также ходил в начальную школу на преподаваемые в Парадейсосе предметы.

— Вы выедете отсюда завтра утром, в рассветный час, — начал объяснять нам Катон. Я увидела справа от меня во втором ряду Мирсгану и поздоровалась с ней. — Так вы увидите, где именно находится Парадейсос, — улыбнувшись, добавил он. — Вас будет ждать группа ануаков, которые проведут вас в Антиохию, откуда вы снова пуститесь в плавание с капитаном Мулугетой Мариамом, чтобы в обратном порядке проделать ваш путь сюда. Мариам доплывёт по Нилу до самого устья и высадит вас в безопасном месте рядом с Александрией. С этого момента вы можете упоминать о существовании этого места только между собой и никогда не должны делать этого в присутствии других людей. Теодрос, теперь говори ты.

Сидевший в первом ряду слева Теодрос встал.

— Последний контакт новых ставрофилахов, — это он о нас? — с христианскими церквями произошёл в Александрии 1 июня сего года, ровно месяц назад. С этого момента снаружи ничего не знают о Каспаре, Оттавии и Фараге. Судя по дошедшим до нас сведениям, египетская полиция сверху донизу обшарила катакомбы в Ком Эль-Шокафе и, естественно, ничего не нашла. Поэтому в данный момент церкви собираются послать ещё одну группу исследователей, которая будет использовать полученную Каспаром, Оттавией и Фарагом информацию, чтобы продолжить путь с того места, где его оставили они. Конечно, эта попытка будет безуспешной, — с довольным видом заметил Теодрос, — но сделанное ими троими, — сказал он, указывая сперва на Кремня, а потом на нас двоих, — вынуждает нас прекратить испытания инициации до тех пор, пока мы не сможем продолжить их в условиях полной безопасности.

— Почему бы их не изменить или просто не отменить? — спросил кто-то за нашей спиной.

— Надо следовать традициям, Сизигамбис, — произнёс Катон, поднимая голову и снова опуская её, чтобы опереть о ладонь.

— Так что в ближайшие десять — пятнадцать лет испытаний больше не будет, — продолжал Теодрос. — Мы уже разослали необходимые сообщения, чтобы живущие снаружи братья стёрли все следы и были готовы к возможным расспросам. Двери в Парадейсос запечатывают. Осталось сказать только о предлоге, под которым Оттавия с Фарагом вернутся наружу, но это сделает Шакеб.

Молодой Шакеб, тот, у которого были кольца на толстых пальцах, встал со своего места в двух креслах от Мисграны, а Теодрос снова сел, изящным жестом подобрав полы гиматиона.

— Оттавия, Фараг, — сказал он, обращаясь прямо к нам. Несмотря на чересчур круглое лицо, он был очень красив благодаря большущим живым и выразительным чёрным глазам. — Когда вы вернётесь в Александрию, пройдёт уже полтора месяца с момента вашего исчезновения. Значит, придётся объяснить, где вы были и что делали в течение этого времени и, разумеется, что произошло с капитаном Глаузер-Рёйстом.

Напряжённое ожидание в зале стало осязаемым. Все хотели знать, какую легенду придётся отчаянно отстаивать мне с Фарагом, чтобы защитить их маленький мир. Мы тоже волновались.

— Наши братья в Александрии начали рыть в катакомбах Ком Эль-Шокафы поддельный туннель, заканчивающийся в далёком уголке озера Мареотис, около древней Цезарии. Вы скажете, что на третьем уровне Ком Эль-Шокафы вас похитили, что вас чем-то ударили и вы потеряли сознание, но до этого смогли разглядеть вход в туннель. Мы дадим вам простую карту, которая поможет вам его найти. Вы скажете, что очнулись в месте под названием Фарафра, это оазис в египетской пустыне, добраться до которого очень нелегко. Скажете, что капитан не очнулся, что похитившие вас сказали, что он умер, когда ему вырезали такие кресты и буквы, как у вас, но не позволили вам увидеть тело; таким образом, мы оставляем возможность для его возвращения через несколько месяцев. Вы опишете это место как селение, очень похожее на Антиохию, так у вас не будет противоречий. Поскольку оазис Фарафра даже отдалённо на неё не похож, вы их очень запутаете. Не называйте никаких имён, только имя бедуина, который трижды в день носил вам еду в каморку, где вы были заперты: Бахари. Это имя достаточно распространено в Египте и ничего не прояснит. Для описания этого Бахари вы можете использовать внешность старейшины Берехану Бекелы, хотя не забудьте, что кожа его должна быть посветлее. — Он набрал воздуха и продолжил: — После того, как злобные ставрофилахи столько времени продержали вас взаперти, — тут все засмеялись и зашумели, — и после многочисленных угроз, что вас могут убить в любой момент, наконец в такой день, как сегодня, 1 июля, вас снова усыпили и бросили у входа в туннель у озера Мареотис, предупредив, чтобы вы ни слова не говорили обо всём происшедшем. Вы, конечно, отказываетесь продолжать расследование, так что, когда допросы кончатся, отыщите себе для жизни незаметное местечко как можно дальше от Рима, а ещё лучше — от Италии, и исчезните. Мы будем рядом и будем следить, чтобы с вами ничего не случилось.