Четыре поколения назад, во времена деда Ансельма из Брюгге, Габриэль Адорно стал первым дожем Генуи из этого семейства, и его родичи вместе с собратьями-торговцами завладели островом Хиос и торговлей квасцами в Фокее. Несколько лет некий Никколо де Камулио также жил на Хиосе. В последующие годы семья породнилась (все, по словам Николаса) с наследниками Антонио де Медичи и произвела на свет Никколо де Камулио де Медичи, генуэзского поверенного, в чьи обязанности входила проверка налогообложения в Фокее и на Хиосе. Именно он и был предком их нынешнего знакомца, Просперо де Камулио.

Ныне турки завладели Фокейскими квасцовыми рудниками, однако торговлю на Хиосе по-прежнему контролировала Генуя, и среди генуэзских торговцев на Хиосе еще были Балдасари и Пауло, и Рафаэль, и Никколо, и Гулиано, и Тома Адорно.

Ныне французы завладели Генуей, но среди генуэзских изгнанников, по-прежнему проявлявших интерес к Хиосу, был и Проспер Адорно, граф Рейда, владетель Овады и Рончильони, человек, у которого было больше всего прав стать следующим дожем Генуи. Он приходился Тома двоюродным братом. Также он был родичем, хотя и очень дальним, Ансельма Адорне, давним другом и сторонником Проспера де Камулио, их гостеприимного хозяина, и даже оказался его тезкой. Он был первым из генуэзских мятежников, которых втайне поддерживал герцог Миланский, ибо герцог также желал изгнать французов из Генуи.

И он был тем самым человеком, с кем лекарь Тобиас, по утверждению Николаса, не столь давно обсуждал все вопросы, касающиеся квасцов. Именно это связывало Камулио с Тома Адорно. Политика такого масштаба повергала Феликса в благоговейный трепет. Трепет вызывало обещание богатства Благоговение же и страх он испытывал, когда смотрел на Николаса, чувствуя при этом в глубине души, что имеет дело с каким-то совершенным незнакомцем.

Этот страх, а также недостаточное знание итальянского, почти не позволили Феликсу принимать участие в беседе. Никаких светских разговоров. Феликс не мог удержаться от обиды. Николас, впрочем, похоже, ничего не замечал. Он методично описывал и предъявлял генуэзцам письменные подтверждения наличия залежей квасцов, обнаруженных недавно компанией Шаретти в папской области, а также давал приблизительную оценку стоимости этих залежей. И описание, и оценка была заранее подписана венецианцами. Феликс прежде не видел этих бумаг.

Первым от чтения оторвался Проспер де Камулио.

— Стало быть, нет сомнений, что Венеция уже знает о существовании этих залежей и сознает, что они представляют угрозу их монополии на турецкие квасцы. Если, разумеется, подпись подлинная.

— Человек, которому она принадлежит, Катерино Цено, сейчас находится в Милане, — отозвался Николас. — Он ожидает здесь, неподалеку, чтобы я позвал его, как только получу ваше согласие на наши с ним условия. Разумеется, в том случае, если вы считаете его достойным представлять всю Венецию.

— Его предки правили Константинополем, — ответил Адорно. — Если Венеция послала именно его, то, стало быть, они принимают вас всерьез. Нам вы не сказали, где именно находятся эти залежи. Однако Венеция, похоже, посвящена и в эту тайну.

Николас кивнул.

— Но ведь именно Венеции придется платить в обмен на то, что мы будем хранить тайну этих залежей. Венецию вполне устроило бы договориться обо всем напрямую со мной; заплатить мне за молчание и пообещать в будущем большие скидки на их квасцы, — и они сделают все это. Если я не настою на этом вопросе, то им нет никакой нужды включать в соглашение генуэзских торговцев.

— Но все же вы решили включить нас за хорошую плату. Но почему Генуя? — поинтересовался Тома Адорно. — Почему бы не обратиться с этим к торговцам из Лукки? Или Мантуи?

Опираясь широкими ладонями о колени, Николас с невинным видом уставился на генуэзцев.

— Демуазель де Шаретти всегда считала Адорне и Дориа, и прочих генуэзских торговцев в Брюгге людьми весьма порядочными и справедливыми, с кем приятно вести дела. Однако я ограничился включением в наш договор с Венецией одной лишь только Генуи, иначе соглашение утратит всякий смысл. Вы не станете платить мне за то, что я посвящу в тайну ваших соперников.

— А вам, разумеется, нужна прибыль, — отозвался мессер де Камулио. — Но почему вы не обратились напрямую к папе? С деньгами от столь богатых залежей он мог бы, наконец, начать крестовый поход и освободить фокейские рудники. Тогда мир будет наводнен дешевыми квасцами, и не останется никакой монополии.

Феликс вопросительно покосился на Николаса.

Тот улыбнулся.

— Я думал об этом. Но кто сказал, что крестовый поход освободит фокейские рудники? Да и будет ли вообще этот крестовый поход, в то время как Неаполь и Англия, Франция и Бургундия заняты внутренними распрями? Сперва надлежит покончить с войнами между христианами, прежде чем у турок появятся основания опасаться папы.

— Но где же ваш христианский дух? — воскликнул мессер де Камулио. — Защищая венецианскую торговлю, вы защищаете турецкую торговлю.

— А кто этого не делает? — удивился Николас. — Запад нуждается в том, что продает ему Турция. Турция нуждается в торговле еще больше, и если не давить на нее слишком сильно, то она не станет больше воевать, опасаясь лишиться прежних доходов. Короли затевают войны, но торговцы, как вы понимаете, являются сторонниками вечного мира.

— Понимаю, — кивнул мессер де Камулио. — Но почему бы тогда не попросить денег напрямую у турков?

У Феликса отпала челюсть. Он заставил себя закрыть рот.

Николас пожал плечами:

— Разумеется, я мог бы сделать это, если бы представлял более крупную компанию. Я мог бы потребовать любую сумму за свое молчание. И вырвать любые уступки у кого угодно, включая даже изменение условий концессии. У меня такой власти нет. Но она есть у Венеции. Я не могу обратиться к туркам напрямую, но надеюсь, что Венеция сделает это за меня.

— Почему-то именно это я и предполагал, — сказал Проспер де Камулио. — Так, значит, в конечном итоге ваш замысел принесет пользу Венеции?

— Венеция владеет турецкой франшизой, — ответил Николас. — Этого я изменить не могу. Любые уступки в нашу пользу будут означать лишь то, что от нас она получит меньшую прибыль. Будет лишь справедливо, если упущенные деньги венецианцы дополучат с Турции. Вам это пойдет только на пользу, и моей компании тоже.

Тома Адорно потер подбородок.

— Верно. Вам повезло, мессер Никколо. Вы сумели сделать открытие, за которое вам заплатят многие из сильных мира сего. И будут продолжать платить еще хотя бы некоторое время. И я думаю, вы правы. Цена, которую христианская церковь заломит за свой товар, будет значительно превышать то, чего требуют от нас сегодня турки. Но тем временем, вам и Генуе квасцы будут продаваться по пониженной цене, и в конечном итоге, это пойдет во благо всем изготовителям тканей. Я ни в чем не могу придраться к вашим условиям. Однако мне хотелось бы узнать, как вы намерены обойти флорентийцев? Как только Медичи обнаружат все эти сделанные нам уступки, они задумаются над причинами этого. Не забудьте, они же банкиры самого папы. И если до их ушей дойдет слух о существовании новых залежей, они будут кричать об этом со всех колоколен.