«На вопрос, хочет ли она подчиниться Церкви, ответила:

– Сейчас я не дам вам другого ответа. Пришлите ко мне писца в субботу, если не хотите прийти сами, – я ему отвечу с помощью Божией, а он запишет».

Обвинение делает следующий шаг. Духи, которые ей являются, внушают ей отказывать в повиновении Церкви. Поклонялась ли она им? Ставила ли она им свечи? Приносила ли дары?

– Даров не приносила иначе как в руку священника во время обедни, во славу святой Екатерины. И верю, что это – одна из тех, кто является мне. И не зажгла святой Екатерине и святой Маргарите, которые на небе, столько свечей, сколько хотела бы… И твёрдо верю, что это те, которые являются мне.

Они переспросили: значит, она ставила свечи тем, кто ей является?

– Я это делаю во славу Божию, Божией Матери и святой Екатерины, которая на небе. И не делаю разницы между святой Екатериной, которая на небе, и той, которая является мне.

Она их слушается во всём?

– Всеми моими силами я исполняю повеления Господа, которые мне даются через мои Голоса, так, как только умею их понять. И они не приказывают мне ничего без воли Господней.

Опять они вернулись к вопросу о том, не давали ли ей Голоса на войне такие повеления, которых она не могла выполнить.

– Об этом вы уже имеете от меня ответ. Читайте хорошенько вашу книгу, и вы это найдёте.

И добавила, что под Парижем, как и под Ла Шарите, она действовала «и не против воли Голосов, и не по их повелению».

– Всё, что я могла и умела делать, я делала в меру моих сил. А что касается прыжка с боревуарской башни, который я совершила против их повеления, – я была не в силах удержаться. И когда они увидали мою нужду – что я была не в силах и не могла удержаться, – они сохранили мне жизнь и не дали мне убиться… Во всём, что я когда-либо делала, в моих больших делах они помогали мне всегда… И это знак, что они – благие духи!

А других доказательств у неё нет?

– Святой Михаил сказал мне это раньше, чем Голоса стали ко мне приходить.

Но как узнала она, что ей является ангел?

– По его ангельской речи и разговору! И твёрдо верю, что это были ангелы… Первый раз я была ещё маленькой девочкой и испугалась… С тех пор святой Михаил научил меня столькому и показал мне столько, что я твёрдо поверила, что это он.

А если бы дьявол принял образ ангела?

– Я отлично узнала бы, святой ли это Михаил или подделка под него!

Доказать требуется в основном, что она поклоняется демонам. Но на случай, если ей, паче чаяния, являются ангелы, трибунал хочет также доказать, что она нарушала их повеления. Не великий ли грех ослушаться ангелов?

– Да, и я умела в этом каяться. И мне кажется, я никогда не оскорбила их так, как в Боревуаре, когда прыгнула. И за это я умоляла их простить меня, как и за другие обиды, которые я им, может быть, нанесла…

Думает ли она, что они за это накажут её телесно?

– Не знаю и не спрашивала об этом.

Переменив тему, они спросили, почему она отказывается говорить всё. Не знает ли она за собой такого преступления, которое заслуживает смерти?

– Нет.

В ответ на их бесконечные расспросы она наконец пообещала, что скажет «в субботу», в каком виде ей является архангел.

17 марта (через день) она и дала ответ, который (мы об этом уже говорили) в действительности не означает ничего:

– Il etait en la forme d’un tres vrai prud’homme… А об одежде его и о тому подобных вещах ничего вам больше не скажу. Ангелов я видела своими глазами, и ничего другого из меня об этом не вытянут.

Какие одежды у святой Екатерины и у святой Маргариты и какого они возраста?

– Вы уже знаете, какой ответ вы можете от меня получить; и ничего больше об этом не услышите; всё, что я знаю на этот счёт, я вам ответила так достоверно, как могла.

Теперь её будут обвинять за то, что она не может описать свои видения, «не различает ничего, кроме головы – хотя, по её словам, они являются ей часто», и в то же время «утверждает, что они имеют телесные члены, как-то: лицо, глаза и т. д.». Нельзя достаточно подчеркнуть всё значение свидетельства, которое тем самым выдали ей, в своей ненависти, эти «учёнейшие и именитейшие мужи», именовавшие себя «светочами всяческой науки»: речь тут идёт именно о несказуемом, и эту невозможность точно передать виденное знали все настоящие мистики. Об очень существенных различиях между её озарениями и экстазами св. Терезы Авильской мы уже говорили; но эта сторона у них тождественна. Тереза тоже была не в состоянии описать подробности своих видений, она могла лишь «уловить их общий облик». По её словам, это – как у человека, который, рассмотрев ряд предметов, потом сохранил лишь общее впечатление от виденного. «При некоторых видениях, – говорит Тереза, – мне казалось, что я вижу изображение, а при других – нет: это был Сам Христос; это зависело от степени ясности, с какой Ему угодно было мне явиться. Иногда это было так невнятно, что это было как изображение, – но не как земные рисунки, сколь бы ни были они совершенны (а я видала очень хорошие рисунки). Было бы нелепостью думать, что есть сходство между тем и другим: различие такое же, как между живым человеком и его портретом». В некоторых случаях видения Терезы не имели вообще никакой «формы»: «я знала, что Христос присутствует (она иногда ощущала Его «с правой стороны»), и это – знание, ясное как солнце… Иногда Бог открывает душе истины без воспринимаемых форм». В других случаях она видела лишь фрагменты. «Однажды, когда я молилась, Господу угодно было показать мне только Свои руки». А когда она, видя перед собой Христа, захотела однажды рассмотреть Его глаза, это ей не удалось: видение потускнело. Анализируя всё это, Экслен приходит к следующему выводу: и те видения, которые имеют «форму», «не могут быть сведены к подобию инертного портрета, который запечатлелся бы в душе и мог бы быть описан во всех подробностях. Невозможно отрицать, что при таких видениях присутствуют чувственные элементы, свет, краски и прочее; но над всем господствует один основной факт: встреча с личностью».

Со своей стороны Э. Б. Алло пишет, разбирая видения пророков и Апокалипсис: видения, сопряжённые с формой, «просты и обычно кратковременны. Чем выше они, тем более смутный след они оставляют в чувственной памяти, хотя этот след и неизгладим. Поэтому, когда провидец захочет их описать…, он должен будет прибегнуть к работе человеческими средствами…. должен будет искать те образы, выразимые словами, которые ближе всего подходят к тому, что он видел, когда был под действием Духа».

Это именно то, что делала Жанна и иначе делать не могла: говоря, что ангелов и святых Небесной Церкви она «видела своими глазами», ощущала их благоухание, «целовала их низ» и при этом видела только лики, и «не знает, какие у них волосы», она выбирает целый ряд по необходимости приблизительных образов, чтобы выразить основное: реальность Встречи, которую она с абсолютной несомненностью ощущала всем своим существом.