Двое очередных преступников погибли от одного удара мелькнувшего клинка. Альтсин видел все отчетливо, как будто над кварталом загорелись тысячи ламп. Меч ударил снизу, разрезая бок первого и отрубая ему руку, после чего движение перешло в плавный укол, погружаясь в грудь второго мужчины.

Все это за время меньшее, чем успела бы вильнуть хвостом напуганная рыба. Второй мясник графа появился чуть в стороне, ударив низко, в ноги следующего наемного убийцы, который попытался подпрыгнуть, но все закончилось тем, что вместо двух стоп у него осталась одна, сила удара развернула его в воздухе, он упал на живот, лицом об террасу. Двое последних людей Толстяка выстрелили, оба промазали, и оба умерли, прежде чем успели отбросить арбалеты и потянуться за другим оружием.

В три удара сердца все закончилось.

Праведные одинаковым движением стряхнули кровь с клинков, одинаково вложили мечи в левую руку. При взгляде на них у Альтсина появилось неприятное впечатление, что он наблюдает за марионетками, отыгрывающими пантомиму перед невидимой публикой. Он почти видел веревочки, тянущиеся от их конечностей и исчезающие в небесах.

Мужчины внезапно вздрогнули и начали двигаться без этой неестественной синхронности.

На крыше остался лишь один живой убийца. Тот, с отрубленной ногой. Он как раз полз к краю крыши, когда к нему подошли. Мясники не торопились.

– Где бен-Горон?

Портовая крыса сделалась неподвижна. Вор видел, как он вдыхает и выпускает воздух с тихим свистом, как ладони его расслабляются, после чего сжимаются в кулаки. Не скажет.

Те двое обменялись взглядами и улыбнулись, а желудок Альтсина превратился в ледяной шар. Заставят его. Они знали, как это делать, и это доставит им удовольствие.

Тот, что пониже, наступил на брызгающий кровью обрубок. Убийца заорал.

Летящий камень распался на две половины.

Острие меча превратилось в размытую полосу.

Рука Альтсина завершила движение.

В такой последовательности он это увидел, хотя все происходило в обратном порядке. Он бросает, меч рубит, камень распадается на два куска. Как будто время на мгновение изменило ход. Он удивился настолько, чтобы не задумываться, зачем он вообще обратил на себя внимание Праведных.

Пожалуй, с этим мог иметь нечто общее тот появившийся в желудке лед, который в тот момент растекался по остальному его телу. Морозные нити расходились лучами вдоль нервов и жил, словно растущий коралл, и там, куда они дотягивались, исчезали страх и рассудительность. Оставалась необходимость, холодный расчет и – ему пришлось некоторое время искать должное слово – жалость. Он жалел их и то, что они несли в себе, но им придется умереть.

Альтсин встал, улыбнулся, зная, что они видят его настолько же отчетливо, как и он их.

– Привет, ребятки, – сказал он. – Это нелучшее время для игр.

Глаза их изменились. Праведные снова сделались марионетками, а между лопатками вора опять начало свербеть. Он это проигнорировал. В глазах дворян горели ярость и безумие. Они развернулись к нему, одинаковым движением отсалютовали мечами.

Он оскалился в издевательской гримасе.

– Я не разбираюсь в благородных формальностях, – и обронил из ладони второй камень. – Я всего лишь портовая крыса и…

Они двинулись одновременно, несколько шагов разбега – и уже летели над улочкой в его сторону. На этот раз Альтсин не получил видения, которое вело бы его в битве, но в нем и не было нужды. Он видел режущие воздух клинки, знал, куда они ударят, и ушел из-под них мягким уклоном, едва-едва разминувшись с острием. Чувствовал холод и голод стали, ненасытную жажду крови. Помнил этот голод.

Внезапно в руках его оказались кинжалы, прямые, с крестообразной гардой, нелепо короткие, если сравнивать их с мечами. Но это был его квартал, его битва и его ночь. А эти двое пришли сюда лишь для того, чтобы умереть.

Он крутанулся между ними, останавливаясь так, чтобы один заслонял другого, схватывая летящий клинок между скрещенными кинжалами и направляя его книзу. Острие грохнуло о террасу, разбивая выстилающие ее плитки. Альтсин, все еще стоя близко, ударил нападающего локтем в лицо, добавил, воткнул кинжалы в оба запястья мужчины – одновременно – и провернул их.

Раненый отступил назад, выпуская оружие.

Альтсин поймал рукоять его меча, парировал направленный в спину тычок второго из Праведных и отскочил.

Где-то внизу выпущенный из руки камень стукнул о мостовую.

Он чувствовал меч, как ощущается собственная рука, каждый фрагмент рукояти, гарду, каждый дюйм клинка, от пятки до острия.

Заглянул в глаза второму противнику. Первый уже не шел в расчет, сознание его угасало по мере того, как яд, которым вор смазал острия своих кинжалов, расходился по телу. Какой бы Силе ни поклонялся дворянин, какая бы Сила за ним ни стояла, яд, который использовал Альтсин, уничтожил ему нервы и разлагал кровь.

Вор криво улыбнулся и приглашающе шевельнул мечом.

Сшиблись они посредине крыши, и Альтсин сомневался, что хоть кто-то в квартале мог пропустить этот бой. Звук, с каким столкнулись клинки, взорвался над крышами, заглушая все остальные шумы. Ему казалось, что притихли все окрестности. А они – стояли, сцепив клинки, напирая и пытаясь оттолкнуть противника. А потом Праведный отскочил, окружая себя сложной «мельницей», и отошел на самый край крыши.

Остальные приближались. Он чувствовал их, шесть теней, несущихся к нему с разных сторон района. Здесь у них был бы шанс, всемером на одного, в месте, в котором удалось бы напасть сразу и со всех сторон.

Однако так уж оно сложилось, что крысы, подобные ему, никогда не сражаются, когда им есть куда скрыться.

Мухреи был портовым районом, одной стороной прилегающим к морю, а с другой – к Эльхарану. Он оценил направления, с которых приближались Праведные. Порт отпадал, они отрезали бы его на половине дороги. Он заглянул в глаза своему противнику, насмешливо спародировал его салют и бросился в сторону реки.

Бег крышами и террасами теперь выглядел иначе. Он видел все, словно при свете дня: каждую подробность, шелушащуюся краску на ступенях, каждый лист плюща, оплетающего беседки, гвозди в стенах хибар и пристроек, людей, прячущихся в тенях. Желай он нынче на них поохотиться… Граф не вывел бы отсюда никого живого.

Он добрался до последнего дома. Оттолкнулся и прыгнул на тридцать футов вниз.

Мягко приземлился на мостовую. Впереди ждал фрагмент облицованного камнем берега и длинный узкий мол, подле которого наверняка привязано с десяток лодок.

Мол был пустынен.

Они уже появились прямо за его спиной. Двое справа, двое слева, трое сзади. Уменьшили скорость погони, словно зная, что он никуда не денется. Бендорет Терлех думал как военный, а хороший генерал заботится о том, чтобы враг не сумел сбежать. А если подумал бы о реке, то наверняка поставил бы поблизости несколько собственных лодок, обязаных ловить тех, кто попытается исчезнуть вплавь.