«Масса славных мальчиков выбирали себе в друзья преступников».

«Если уж на то пошло, я знал нескольких очень славных преступников».

«Да? Много? И сколько минут своего отпуска ты пожертвовал бы преступнику?»

«И полминуты бы не отдал. Но этот юноша, Кенрик, не преступник».

«Полный комплект документов на имя другого человека – это доказательство крайней законопослушности, не правда ли?»

«Вот я и выясню все об этом. А пока замолчи, оставь меня в покое».

«Ага! Сдаешься, да?»

«Убирайся!»

«Увязнуть по самую шею из-за какого-то мальчишки – в твои-то годы!»

«Кто увяз по шею?»

«Тебе вообще нечего было пускаться в это воздушное путешествие. Ты мог бы вернуться поездом или машиной. Но нет, тебе потребовалось так все устроить, чтобы оказаться запертым в ящике. В ящике без окон и дверей, которые можно было бы открыть. В ящике, из которого нельзя выйти! Темный, безмолвный, со всех сторон закрытый, запечатанный…»

«Заткнись!»

«Ага! Ты уже тяжело дышишь! Через десять минут эта штука собьет тебя с катушек! Тебе следовало бы проверить мозги, Грант, тебе непременно следовало бы проверить мозги!»

«Среди прочего в моем черепе существует механизм, который пока полностью находится в рабочем состоянии».

«Какой?»

«Зубы!»

«Ты собираешься погрызть что-нибудь? Не поможет».

«Нет, я собираюсь скрежетать ими».

И потому ли, что он натянул нос черту, или потому, что Билл Кенрик все время находился рядом с ним, полет прошел для Гранта очень спокойно. Тед Каллен плюхнулся в соседнее кресло и тут же заснул. Грант закрыл глаза, и в его мозгу стали складываться, размываться, исчезать и снова возникать разные картины. Зачем Биллу Кенрику нужна была такая маскировка? Кого он пытался обмануть?

Когда они делали круг над аэродромом перед посадкой, проснулся Тед и, не посмотрев в окно, стал поправлять галстук и приглаживать волосы. Какое-то шестое чувство летчика явно бодрствовало в его мозгу, фиксируя скорость, расстояние, углы, даже когда он спал.

– Ну вот, – произнес Тед, – снова огни Лондона и старый «Уэстморленд».

– Вам не нужно возвращаться в отель, – сказал Грант. – Поедемте ко мне.

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Грант, и я очень благодарен вам. Но нечего мне затруднять вашу жену или кто…

– Мою экономку.

– Нечего мне затруднять вашу экономку. – Он шлепнул себя по карману. – Мне хватит.

– Даже после – что это было – двух недель в Париже? Поздравляю.

– Да что там. По-моему, Париж уже не тот. Или, может, просто мне очень не хватало Билла. Во всяком случае, у меня нет необходимости причинять людям хлопоты, заставляя ухаживать за мной. Но все равно большое спасибо. И потом, вы ведь будете заняты, и вам не захочется, чтобы я болтался тут же. Только вы же не выставите меня из этого дела, правда ведь? Вы будете держать меня «с собой», как говорит Билл? Говорил то есть.

– Конечно буду, Тед. Конечно буду. Я насадил наживку в Обане и выудил вас из всего белого населения земного шара. И я отнюдь не собираюсь забрасывать вас обратно.

Тед улыбнулся:

– Наверное, вы знаете, что к чему. Когда вы пойдете к этому типу, Ллойду?

– Сегодня же вечером, если он дома. Самое плохое в археологах – это то, что если они не копают, то читают лекции, так что Ллойд может находиться где угодно, от Китая до Перу. Чему вы удивились?

– А как вы узнали, что я удивился?

– Мой дорогой Тед, с вашим ясным, открытым лицом нельзя садиться играть в покер или заниматься дипломатией.

– Просто вы назвали те же два места, которые всегда называл Билл. Он часто повторял это «от Китая до Перу».

– Правда? Похоже, он хорошо знал Джонсона.

– Джонсона?

– Да. Сэмюэля Джонсона[73]. Это цитата.

– О-о! Понимаю. – У Теда был слегка смущенный вид.

– Если вы все еще не доверяете мне, Тед Каллен, вам лучше пройти вместе со мной на Набережную и пусть кто-нибудь из коллег поручится за меня.

Белокожий мистер Каллен залился густой краской.

– Простите. Только на минуту я… это прозвучало так, как будто вы знали Билла. Вы должны извинить меня за мою подозрительность, мистер Грант. Знаете, я совсем как щепка, брошенная в море. Я ни одной души не знаю в вашей стране. Мне приходится принимать людей такими, какими я их вижу. Я хочу сказать, оценивать их по внешности. Конечно же, я верю вам. Я так благодарен вам, что не могу найти слов, чтобы выразить, как я вам благодарен. Поверьте мне.

– Конечно, я верю вам. Просто я поддразнил вас, я не имел права это делать. С вашей стороны было бы неразумно не испытывать недоверия. Вот мой адрес и номер телефона. Я позвоню вам, как только повидаю Ллойда.

– А вы не хотите… может, мне пойти с вами?

– Не надо. Мне кажется, депутация из двух человек немного чрезмерна для такого незначительного повода. Когда вы сегодня вечером будете в «Уэстморленде», чтобы я застал вас?

– Мистер Грант, я буду сидеть и держать руку на аппарате, пока вы не позвоните.

– Все-таки ешьте время от времени. Я позвоню в половине девятого.

– О’кей. В полдевятого.

Лондон был укутан в серый туман, в котором мелькали ярко-красные заплатки, и Грант с любовью смотрел на них. Форма сестер милосердия в армии тоже была таких же цветов, серого и ярко-красного. И в каком-то смысле Лондон обеспечивал человеку такое же ощущение милосердия и уверенности, какое исходило от сестринской униформы. Достоинство, доброта, скрывающаяся под внешним безразличием, внимательно-уважительное отношение компенсировали отсутствие всяких финтифлюшек. Грант смотрел на красные автобусы, так оживляющие серый день, и благословлял их. Как славно, что лондонские автобусы красного цвета! В Шотландии автобусы окрашены в самый жалкий из всех возможных тонов – голубой, – настолько жалкий, что он служит синонимом депрессии. Слава богу, англичане более веселый народ.

Грант нашел миссис Тинкер убирающей комнату для гостей. Не было никакой необходимости убирать ее, но миссис Тинкер получала такое же удовольствие от уборки комнат, какое другие получают, сочиняя симфонии, или выиграв кубок по гольфу, или переплыв Ла-Манш.

Миссис Тинкер принадлежала к тому многочисленному типу женщин, которых Лора однажды кратко определила как «женщин, которые моют порог своего дома каждый день, а свои волосы – каждые шесть недель».

Услышав, что поворачивается ключ в замке, миссис Тинкер выглянула из комнаты для гостей.

– Ну вот! А в доме ни крошки! Почему вы не сообщили, что возвращаетесь из чужих краев раньше срока?

– Все в порядке, Тинк. Я вовсе не хочу есть. Я просто заглянул положить багаж. Купите что-нибудь и оставьте мне, пожалуйста, когда