– Так это она и есть. Подружка Стива Скаллы. Черт, забыла, как ее там…

– Бьюла. Ее имя Бьюла.

Хозяйка смотрела на меня из-под рыжевато-коричневых изломанных бровей. Смотрела ясно и почти трезво.

– Да?

– А кто такой Стив Скалла?

– Работал там вышибалой, Лу. – Женщина снова хихикнула. – А сейчас в тюрьме.

– Нет, – сказал я. – Уже не в тюрьме. В городе. Его выпустили. Я знаю. Он только что приехал.

Лицо ее раскололось на куски, как глиняный голубок в тире, и я мгновенно понял, кто сдал Скаллу местным властям. Понял и рассмеялся. Не удержался. Потому что она знала. Если бы не знала, не скрытничала бы так насчет Бьюлы. А Бьюлу она забыть не могла. Никто бы не мог.

Глаза ее как будто провалились. Мы смотрели друг другу в лицо. Потом ее рука потянулась к фотографии. Я отступил и убрал снимок во внутренний карман.

– Выпейте еще, – сказал я и протянул бутылку.

Она взяла ее, приложилась к горлышку и медленно отпила пару глотков, глядя на выцветший ковер под ногами.

– Да, я его сдала. Но он ничего не знал, – прошептала миссис Шейми. – Он был моим вкладом в банке. Да, вкладом в банке.

– Скажите, где девушка, – и Скалла ничего от меня не узнает.

– Она здесь. Здесь, на радио. Я слышала ее однажды на Кей-эл-би-эл. А вот имя сменила. Новое не знаю.

Я попробовал зайти с другой стороны:

– Конечно знаете. Вы же до сих пор из нее тянете. Шейми ничего вам не оставил. На что вы живете? Вы тянете из нее, потому что она поднялась, ушла от таких, как вы и Скалла. Разве нет?

– Банковский вклад, – прохрипела она. – Сотня в месяц. День в день, без заминки. Да.

Бутылка, снова оказавшаяся на полу, внезапно опрокинулась, хотя ее никто не трогал. Виски забулькал, выливаясь, но хозяйка даже не попыталась ее поднять.

– Где она? – долбил я. – Как ее теперь зовут?

– Не знаю, Лу. Так договорились. Деньги я получаю по банковскому чеку. Больше ничего не знаю. Честно.

Она вдруг порывисто поднялась и накинулась на меня:

– Убирайся отсюда! Уматывай, пока я не позвонила в полицию! Проваливай, ублюдок!

– Ладно, ладно. – Я примирительно выставил руку. – Полегче. Успокойтесь. Скалле я ничего не скажу. Успокойтесь.

Миссис Шейми тяжело опустилась в кресло и подобрала почти пустую бутылку. Я подумал, что сцена мне сейчас совсем не нужна. А выяснить все можно и другими путями.

Когда я выходил, хозяйка даже не посмотрела вслед. Стоял ясный, солнечный осенний день. Я был хорошим парнем, который пытался дойти до сути, докопаться до истины. Мне самому хотелось все знать. Хороший парень вырвал у старой пьянчужки секрет всей ее жизни только для того, чтобы выиграть пари на десять баксов.

Доехав до ближайшей телефонной будки, я позвонил Хайни:

– Послушайте, вдова этого Шейми, который управлял заведением, когда там работал Скалла, еще жива. Скалла вполне может наведаться к ней, если решит, что это не опасно.

Я продиктовал ему адрес.

– Мы его почти взяли, – хмуро сообщил лейтенант. – Патрульные разговаривали с кондуктором на Семьдесят седьмой улице, в конце маршрута. Он вспомнил, что видел здоровенного парня, который сошел на перекрестке Третьей и Александрии. Скорее всего, вломится в какой-нибудь богатый дом, где нет хозяев. Там мы его и схватим.

Я сказал, что это отлично.

Радиостудия KLBL находилась на западной окраине той части города, что сливается с Беверли-Хиллз, и располагалась в невысоком, довольно скромном оштукатуренном здании по соседству со станцией техобслуживания, построенной в форме голландской ветряной мельницы. Позывные станции вращались четырьмя неоновыми буквами на крыльях мельницы.

Приемная располагалась на первом этаже, и через стеклянную стену я увидел радиостудию со сценой и стульями, расставленными рядами.

Людей в студии было немного, и все они старались произвести впечатление, а блондинка-секретарь выуживала из коробки шоколадки почти фиолетовыми ногтями.

После получасового ожидания меня допустили к некоему мистеру Дейву Марино, управляющему студией. Директор радиостанции и руководитель дневных программ были слишком заняты, чтобы уделить мне свое время. Звуконепроницаемый офис Марино занимал уголок за органом и был оклеен подписанными фотографиями.

Марино оказался высоким, приятным на вид мужчиной левантийского типа с пухлыми красными губами, аккуратными шелковистыми усиками, большими и влажными карими глазами, блестящими черными волосами, возможно завитыми, и длинными, бледными, с никотиновыми пятнами пальцами.

Пока он читал мою карточку, я искал на стене девушку в костюме Пьеро. Не нашел.

– Значит, частный детектив? Чем могу быть полезен?

Я вынул фотографию и положил на красивый коричневый ежедневник. Он уставился на снимок, и за несколько мгновений с лицом его случилось много такого, что он хотел бы скрыть. Наблюдать за ним было любопытно, а общий итог наблюдений сводился к тому, что он узнал лицо и оно что-то для него значило. На меня Марино посмотрел с выражением человека, готового к торгу.

– Не очень свежий снимок. Но милый. Даже не знаю, сможем мы использовать это или нет. Ножки хороши, а?

– Фотографии по крайней мере восемь лет, – сказал я. – А для чего вы могли бы это использовать?

– Для рекламы, разумеется. Нам дают колонку в радиожурнале раз в два месяца. Мы же небольшая станция.

– Какой рекламы?

– Хотите сказать, что не знаете, кто это такая?

– Я знаю, кто это такая.

– Вивьен Бэринг, разумеется. Звезда нашего сериала, спонсируемого кондитерской компанией, которая выпускает эти большие шоколадки – «Джамбо-кэнди-бар». Не слышали? Три получасовых выпуска в неделю.

– Нет, не слышал. Радиосериал в моем понимании что-то вроде квадратного корня из ничего.

Мистер Марино откинулся на спинку кресла и закурил вторую сигарету, хотя первая еще дымилась в стеклянной пепельнице.

– Хорошо, – насмешливо сказал он, – давайте перейдем поближе к делу. Что вам нужно?

– Ее адрес.

– Дать его вам я, разумеется, не могу. А в телефонной книге или в справочнике вы его не найдете. Извините.

Он начал собирать бумаги на столе, увидел вторую сигарету и, наверное почувствовав себя идиотом, снова откинулся на спинку кресла.

– У меня мало времени. Мне необходимо найти эту девушку. И я не хочу, чтобы меня принимали за шантажиста.

Он облизнул свои полные красные губы. Не знаю почему, но мне показалось, что он чему-то рад.

– Хотите сказать, вы знаете о чем-то таком, что может повредить мисс Бэринг и, соответственно, всей программе? – негромко спросил Марино.