Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На какое еще место?
– Сейчас не полдесятого. Эй, не врежься в угол!
– Веди сам, если моя работа не нравится.
Он ткнул меня в бок. Больно. Я ударил по газу и положил руль влево, так что его отбросило в угол. Оружия, однако, он не выпустил. С лужайки донесся чей-то свист.
И тут я увидел впереди мигающий красный свет и проскочивший на него седан, в заднем окошке которого виднелись две фуражки.
– Заморишься пушку держать, – сказал я Маккорду. – Стрелять-то все равно не станешь. Не посмеешь. Кишка тонка. Как и у всех бывших. Если у копа жетон отобрали, он уже ни на что не годен. Только и осталось что привычка орать. Да, слаб в коленках.
К седану мы еще не приблизились, но я хотел его отвлечь. Получилось. Маккорд врезал мне по затылку, схватил руль и ударил по тормозам. Купе резко остановилось. Я потряс головой, а когда пришел в себя, он уже отстранился и снова сидел в уголочке.
– В следующий раз, – сквозь хрипоту прорвались визгливые нотки, – отправлю дрыхнуть в багажник! Только тявкни еще! Только попробуй! А теперь давай крути и держи свои шуточки за зубами или еще поглубже.
Теперь мы ехали между дорожкой для верховой езды и широкой парковой автострадой за высоким бордюром. Копы впереди никуда не спешили, вполуха слушая радио, переговариваясь, сонно покачивая головами. Представляя, о чем они могут трепаться, я почти слышал их голоса.
– К тому же, – проворчал Маккорд, – я с тобой и без пушки справлюсь. Не встречал еще парня, которого б голыми руками не мог скрутить.
– А вот я видел утром такого.
Я начал рассказывать ему о Стиве Скалле.
Впереди замелькал еще один светофор. Седан остановился как будто навсегда. Маккорд достал левой рукой сигаретку и наклонился, чтобы прикурить. Я продолжал заливать ему про Скаллу и вышибалу «У Шейми».
А потом ударил по газу. Малышка скакнула вперед. Маккорд вскинул руку с револьвером. Я заложил крутой правый поворот и заорал:
– Держись!
Мы влепились патрульной машине прямо в заднее левое крыло. Седан развернуло, из салона посыпались громкие проклятия. Взвизгнули шины, скрипнул металл, захрустело стекло.
Купе замерло, дрожа, как испуганный заяц.
Маккорд мог бы порезать меня на куски. Дуло его револьвера было в паре дюймов от моих ребер. Да вот только крутым он оказался лишь на словах, а на деле остался сломанным копом, отмотавшим срок, согласившимся потом на дешевую работу и выполнявшим поручение, смысла которого не понимал.
Он рванул правую дверцу и вывалился из машины.
Один из патрульных уже стоял у купе с моей стороны. Я попытался спрятаться и, согнув голову, сполз под руль, но луч фонарика наткнулся на мою шляпу.
– Вылезай! – рявкнул голос. – Какого черта! Ты что, гонки вздумал устроить?
Я покорно вылез. Маккорд удачно спрятался за крылом купе и притих.
– Ну-ка, дыхни.
Я дыхнул.
– Виски. Так я и думал. А теперь пройдись, красавчик. Шагай. – Он подтолкнул меня фонариком.
Я сделал несколько шагов.
Между тем второй патрульный пытался оторвать седан от приникшего к нему купе.
– Идешь ты нормально. И на пьяного не похож, – удивился полицейский. – В чем дело? Тормоза не сработали?
Его напарник расцепил наконец бамперы и уже садился за руль.
Я снял шляпу и виновато опустил голову:
– Нет, просто поспорили. Меня ударили. Вот и отключился на секунду.
И тут ошибку допустил уже Маккорд. Услышав мое объяснение, он вскочил, метнулся, пригнувшись, к автомагистрали. Момент был подходящий, и я его не упустил.
– Ограбление! – крикнул я стоявшему рядом патрульному. – Боялся вам сказать!
– Черт! – взвыл коп, выхватывая из кобуры револьвер. – Чего ж раньше молчал? – Он перескочил через бордюр и, обернувшись к седану, завопил: – Объезжай развалюху! Берем того парня!
Оба исчезли в темноте. Сопение. Шарканье ног. Неподалеку скрипнули тормоза. Остановилась машина. Мужчина открыл дверцу, выглянул, но выходить не стал. В приглушенном свете фар я едва различал силуэт его головы.
Патрульный седан рванулся вперед, наскочил на бордюр, сдал резко назад, развернулся и, завывая сиреной, умчался в темноту.
Я вскочил в брошенное купе и повернул ключ.
Вдалеке грохнул выстрел, потом еще два. Кто-то вскрикнул. Сирена смолкла на мгновение за углом и заголосила снова.
Я выжал из купе все, на что оно было способно, спеша покинуть квартал. Дальше к северу, между холмами, одиноко выла сирена.
Бросив машину в квартале от бульвара Уилшир, я взял такси. Конечно, меня могли найти. Но сейчас это было не важно. Важно было только то, как скоро.
Из коктейль-бара в Голливуде я позвонил Хайни. Он был на месте, и настроение его ничуть не улучшилось.
– Есть что новое насчет Скаллы?
– Слушай, ты заходил к той женщине, Шейми? – не отвечая на вопрос, спросил он с неприятной интонацией. – Ты был у нее? Где ты вообще?
– Конечно был. А сейчас в Чикаго.
– Тебе бы лучше вернуться. Зачем приезжал?
– Неужели не понятно? Думал, ей известно что-нибудь о Бьюле. Так оно и вышло. Не хотите поднять ставку, а, лейтенант?
– Хватить комедию ломать. Старушка померла.
– Скалла… – начал я.
– В том-то и дело, – хмыкнул Хайни. – Он там побывал. Старик, что живет по соседству, его видел. Да только на ней никаких следов. Умерла естественной смертью. Я был занят, так что сам туда не ездил.
– Понимаю, вы весь в делах, – убитым голосом отозвался я.
– Да. Так вот, черт возьми, док даже не понимает, от чего она окочурилась. Причина смерти пока неясна.
– От страха. Восемь лет назад именно она сдала Скаллу властям. Может, и виски немного помог.
– Вот, значит, как? Ну и ну. Так или иначе, теперь мы его точно возьмем. Засекли на Жирар-авеню, ехал на север в арендованной колымаге. Его ищут и полиция округа, и полиция штата. Если подастся к Риджу, прищучим у Кастаика. Так, значит, это старушка на него стукнула, а? Думаю, Кармади, тебе лучше сдаться.
– Не могу. Полиция Беверли-Хиллз разыскивает меня как сбежавшего с места ДТП. Я теперь сам преступник.
Я перекусил на скорую руку, выпил кофе, взял такси до Лас-Флорес-драйв и прошел к тому месту, где оставил машину. Там все было по-прежнему, ничего не случилось, если не считать, что какой-то мальчишка на заднем сиденье соседней машины играл на укулеле. Я развернулся и поехал на Хизер-стрит.
Хизер-стрит представляет собой глубокий разрез на крутом плоском склоне в самом конце Бичвуд-драйв. При этом она так огибает уступ, что даже днем из машины можно увидеть не больше половины квартала.