Но ни капли жалости не проснулось в моей душе. Этого человека я когда-то любила, да и он многие недели и месяцы осыпал меня всевозможными свидетельствами своей щедрой супружеской любви. Но теперь он меня ненавидел, теперь я вызывала у него только отвращение, теперь он угрожал моей спокойной и безопасной жизни в Широком Доле. Мой страшный, черный грех уже наполовину его разрушил, и я теперь жалела, что этот грех сразу, на месте, не убил его. Впрочем, если Джон будет продолжать так напиваться, значит, нанесенная ему рана и впрямь оказалась смертельной. Что ж, тогда я снова обрету покой. И я, приподняв свои шелковые юбки, чтобы их шелест не нарушил сладких снов моего мужа о былом счастье, медленно, осторожно двинулась к двери. Дверь я на всякий случай заперла снаружи, чтобы он уж наверняка был в полной моей власти.

Да и мне самой так было спокойнее.

Я поднялась на чердак, в ту самую заветную комнату, поднесла горящую свечу к поленьям в камине, а потом зажгла остальные свечи. Затем я открыла вторую дверь, ведущую в основную часть дома; там уже, терпеливо храня молчание, ждал Гарри – в одной рубашке, босиком, освещенный лишь одной тонкой ночной свечкой.

Мы обнялись, как истинные любовники, а не как те яростные чувственные враги, которых так часто изображали в этой комнате. Никакой бурной страсти к Гарри я не испытывала и прекрасно помнила о том, что мой муж, смертельно пьяный и мучимый во сне ужасными кошмарами, находится внизу, а некий враг, возможно даже враг, которого я очень хорошо знаю, находится не более чем в пятидесяти милях от моего дома и, возможно, готовит на меня нападение. Мне просто нужно было хоть капельку любви, несколько поцелуев и немного нежности для моего застывшего, заледеневшего, перепуганного сердца. Так что я позволила Гарри ласково обнять меня и уложить на диван, а потом целовать меня и любить. И он действительно вел себя как самый нежный любовник. И эта пародия на нежную, почти супружескую любовь была, по-моему, самым извращенным и постыдным действом из всего того, что нам с Гарри доводилось здесь проделывать.

Но мне было все равно. Теперь мне было абсолютно все равно.

А потом мы лежали, распростершись, сплетясь руками и ногами, на диване, смотрели, как мерцает огонь в камине, и пили теплый кларет. Мои каштановые волосы рассыпались по груди Гарри, покрытой мягкой светлой порослью. Прижимаясь лицом к его шее, сильно располневшей в последнее время, я чувствовала себя очень усталой и очень спокойной. Мне нанесли множество ран, но боли я не чувствовала. Я чувствовала себя глубоко удовлетворенной и готовой ко сну.

– Гарри!

– Да? – отозвался он, стряхивая полудрему и крепче прижимая меня к своей теплой груди.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – неуверенно начала я. – Боюсь огорчить тебя, но ради благополучия Широкого Дола ты должен это знать.

Гарри ждал, не испытывая ни напряжения, ни тревоги. Он прекрасно знал, что я не стала бы заниматься с ним любовью, если бы Широкому Долу и впрямь грозила какая-то опасность. Ему давно было известно, что на первом месте в моей душе всегда будет любовь к этой земле. Поэтому он просто спокойно ждал моего рассказа.

– Это связано с законом о наследовании земли, – начала я. – Меня беспокоит, что Широкий Дол по-прежнему закреплен за нашим двоюродным братом как следующим за тобой наследником по мужской линии. А если что-нибудь, не дай бог, с тобой случится? Тогда все мы – Селия, Джулия и я – станем бездомными!

Добродушное полное лицо Гарри слегка омрачилось, и он сказал:

– Ты права, я и сам уже не раз думал об этом. Но еще не время беспокоиться, Беатрис. Я ведь не такой любитель езды верхом, как ты! И я никогда так не гоню коня! А что касается наследника, то в следующий раз у меня вполне может родиться мальчик, и тогда все будет в порядке. Вряд ли закон майората для нас – такая уж насущная проблема.

– Этого я и боялась! – с огорченным видом заявила я. – Значит, Селия так тебе ничего и не сказала? – Я перевернулась на живот и, опершись на локти, заглянула ему в лицо. – Впрочем, я ее не виню. Возможно, она и сама не до конца это понимает. Ведь тогда во Франции, после рождения Джулии… Боюсь, она уже никого больше не сможет тебе родить, Гарри. Она бесплодна. Акушерка назвала чудом то, что Селия вообще сумела зачать ребенка, и сказала, что вряд ли это может случиться еще раз. По ее словам, у Селии есть какой-то физический недостаток, который препятствует зачатию.

Я помолчала, давая столь важным сведениям укорениться в сознании Гарри, затем продолжила, глядя на него честными, широко раскрытыми глазами:

– После родов я, разумеется, обо всем ей рассказала, но мне не хотелось слишком ее огорчать, и я, возможно, проявила излишнюю мягкость и недостаточно ясно изложила суть проблемы. А суть проблемы в том, Гарри – и учти, это чистая правда! – что Селия, по всей видимости, никогда больше не сможет родить тебе ребенка, так что сына у тебя никогда не будет, а у Широкого Дола не будет наследника.

Пухлое лицо Гарри как-то сразу осунулось: он мне поверил.

– Вот это удар! – с некоторым усилием промолвил он. Было заметно, что он никак не может подыскать слова, которые были бы способны выразить охватившую его бурю чувств и придать смысл тому будущему, в котором он навсегда лишается сына и наследника, а значит, Широкий Дол после его смерти неизбежно перейдет в руки чужих людей, а не его прямых потомков.

– Я думала, что Селия, прекрасно понимая всю сложность этой ситуации, уже рассказала тебе об этом, – деликатно оправдалась я. – Разумеется, это горькая правда для вас обоих. Однако, скорее всего, после твоей смерти Широкий Дол действительно может перейти к какому-то нашему дальнему родственнику, а маленькая Джулия и, конечно же, Ричард останутся бездомными.

– Да, – сказал Гарри, и я почувствовала, что он уже начинает представлять себе эту картину, – они будут изгнаны из Широкого Дола, они будут вынуждены навсегда его покинуть!

– Если бы только можно было изменить этот проклятый закон о наследовании! – вздохнула я, словно это была некая несбыточная мечта. – Если бы нашлась какая-то возможность обезопасить наших детей, чтобы они всегда жили в своем родном доме…

– Я слышал, что этот закон иногда удается изменить, – неуверенно начал Гарри, – но это стоит немыслимых денег – сюда включается и компенсация наследникам, и штраф за изменение закона. Лишь очень немногие богатые семьи могли решиться на подобные траты. А Широкий Дол определенно к богатым поместьям не относится.

– Но если этого не сделать, нам придется заплатить куда более высокую цену, – сказала я и села, спустив с постели ноги. Затем встала и, обнаженная, подошла к камину, чтобы подбросить туда еще полено. Стоя у камина, я обернулась и улыбнулась Гарри; вспыхнувший огонь отбрасывал мерцающие отблески на мою гладкую теплую кожу. – Мне невыносимо думать, что наши дети могут быть несчастны! Что их могут изгнать из Широкого Дола, когда нас не станет, потому что мы не сумели обеспечить их безопасность! И оба они – а ведь они почти ровесники и так похожи и на тебя, и на меня – будут вынуждены уехать отсюда и скитаться, не имея больше родного дома.