с Гортензией снимали с нее рваную, пропитанную потом одежду, умывали, перевязывали и укладывали в постель, героиня поведала им о своих подвигах. В компании Дюшана, который потом куда-то потерялся, она оказалась на баррикаде на бульваре Ган.

Мармон приказал войскам очистить от народа место между Пале-Роялем и Биржей. А там было сердце восстания. Чтобы добраться туда, отрядам надо было обойти площадь с бульваров, но это оказалось не так-то просто. От самой заставы Сен-Мартен до площади Мадлен, излюбленного места прогулок парижан, улицы превратились в настоящий военный лагерь, ощетинившийся баррикадами, а сквозь такие заслоны не пройдешь.

– Никогда раньше, – рассказывала Фелисия, – я не видела столько английских карабинов и великолепных дуэльных пистолетов. Наши денди сражались, как старые, испытанные вояки. И как вежливо, приветливо обходились со своими боевыми товарищами в грязных рабочих блузах, в старых мундирах национальной гвардии, от которых за пятнадцать шагов несло порохом, а то и просто в холщовых штанах, даже без рубахи. Вас, французов, нелегко раскачать, но раз уж поднялись, теперь не остановишь! Богом клянусь, сегодня ночью я видела прекрасный народ!

– У Ратуши сегодня тоже было жарко!

И Гортензия в свою очередь рассказала, как прошел ее день. Повествование то и дело прерывалось возмущенными возгласами Фелисии по ее адресу. Но когда речь зашла о бывшем лакее, все умолкли и стали серьезно слушать.

– Негодяй! – выругалась Фелисия. – Я думаю, на этот раз правосудие будет на вашей стороне.

– Правосудие? Но какого правительства? Если нынешнее останется у власти…

– Об этом не может быть и речи. Не думаете же вы воображать, что французы ввязались в революцию ради того лишь, чтобы снова лицезреть на троне вытянутую физиономию Карла Десятого? Нет, сам император восстановит справедливость. Наполеон Второй. Вы знаете, что сегодня ночью был отдан приказ атаковать «форт Рагуза»?

– «Форт Рагуза»? А что это такое?

– Тюильри, Лувр… в общем, штаб этого проклятого Мармона. Как бы я хотела быть там! Но Тимур увел меня силой. Правда, сил сопротивляться у меня и так уже не было.

– Слава богу! Знаете, что сказал мне ночью Делакруа? «Вы сегодня уже навоевались…» Так что для нас война окончена. А я еще добавлю: надо жить, чтобы побеждать. Пусть мужчины прогонят вашего врага. А потом я займусь своими.

Казалось, должен был наступить конец приключениям обитательниц особняка на улице Бабилон. Но нет, четверо воспитанников Политехнической школы решили иначе, и война пришла к ним прямо в дом.

К полудню на площади Одеон собралась тысячная толпа. Четверо упомянутых выше молодых людей приняли командование на себя. Захватив в жандармерии на улице Турнон немало оружия, толпа разделилась на три колонны, две из которых пошли на Лувр, а третья под командованием юноши по имени Шаррас, исключенного за четыре-пять месяцев до того из вышеназванного учебного заведения за пение «Марсельезы», отправилась к казармам швейцарцев, чтобы помешать им выйти на подмогу войскам короля.

Около одиннадцати, когда Фелисия уже засыпала, ее разбудил барабанный бой. Гортензия в своей комнате приводила себя в порядок. Она едва успела добежать до подруги: по лестнице, несмотря на все усилия Тимура и Гаэтано, пытавшихся прогнать непрошеных гостей, застучали десятки башмаков.

– Нечего так орать! – послышался чей-то голос. – Мы никому не причиним зла. Просто нам надо подняться на крышу.

Фелисия с трудом встала и, опираясь на руку Гортензии, вышла на лестничную площадку. И нос к носу столкнулась с темноволосым юношей в изрядно пострадавшем форменном мундире. При виде дам он вежливо снял черную треуголку. Сзади уже наседала разношерстная, вооруженная до зубов толпа.

– Извините нас, мадам, мы постараемся ничем не потревожить вас. Мы идем в атаку на казармы швейцарцев, нам нужно воспользоваться вашей крышей и садом. Времени на то, чтобы просить разрешения по всем правилам, у нас нет. Прикажите только своему слуге оставить нас в покое: он уже оглушил троих из наших, и усмирить его стоило невероятного труда.

Вперед выступил человек со злобно перекошенным лицом:

– Уймите его, иначе пустим ему кровь. Коли вы враги народа…

– Я вчера была на бульваре Ган и получила пулю в плечо! – рассердилась Фелисия. – А моя подруга ухаживала за ранеными у Ратуши. Так что ваши угрозы бесполезны. Идите куда хотите, только будьте осторожны: швейцарцы отлично вооружены…

– Мы тоже, у нас есть пушка…

Так называемая пушка, музейный экспонат, выстрелила лишь единожды и большого урона никому не нанесла. Зато стан врага отозвался частым огнем, усеявшим мирную улицу ранеными и трупами.

– Так и не удастся мне сегодня отдохнуть, – вздохнула Фелисия. – И вам, Гортензия, самое время продемонстрировать свои таланты сестры милосердия. Помогите мне одеться, и пойдем посмотрим, что можно сделать для этих бедняг…

Пока шел бой, они без устали трудились. Принимали раненых, раздавали еду и вино. Тимур, наконец сообразив, что принял соратников за врагов, тоже подключился к военным действиям. Целых два часа продолжался яростный бой. Жители окрестных домов, к несчастью для швейцарцев, поддержали бунтовщиков. Стреляли из окон домов, завидев красные мундиры, швыряли в них чем попало. Вновь охваченная воинственным пылом, Фелисия, стоя на крыше, наблюдала за ходом сражения.

Одна Гортензия не разделяла всеобщего воодушевления. Насилие, кровь – а ведь это была в большинстве случаев кровь невинных – пугали ее, вызывали отвращение и протест. Неужели свобода рождается лишь через смертоубийство? На этой улице с ее цветущими садами смерть выглядела уже не так благородно, ведь многие рвались в бой, гонимые лишь низменными инстинктами, желанием убивать… Вдруг у нее екнуло сердце: она содрогнулась от гнева и возмущения. Во двор их дома кучка одержимых втащила раненого молодого швейцарца. Они взяли его в плен. С мальчишки сорвали мундир, привязали. Откуда-то появился здоровенный детина с топором.

– Сейчас разрублю его на куски! – завопил он и гнусно подмигнул.

Гортензия бросилась к ним, соскочила с крыльца и, сложив руки в мольбе, загородила собой жертву.

– Не трогайте этого человека! – крикнула она. – Я запрещаю вам…

Верзила с топором схватил ее за руку и хотел оттащить, но она намертво вцепилась в швейцарца.

– Убирайся, ты, красотка! А то и с тобой расправлюсь!

С крыши послышался встревоженный голос Фелисии:

– Отойдите, Гортензия! Вас могут убить!

– Тогда за это ответите вы, Фелисия Орсини! Вы не смогли заставить их уважать свой дом! Я его не отпущу!

– А вот это мы посмотрим!

Топор завертелся над головой швейцарца. Гортензия закрыла глаза. Но вдруг раздался выстрел, и верзила с топором повалился наземь. Стреляла Фелисия. Но Гортензии и юноше это не помогло. Дружки убитого не успокоились и теперь взяли их во все