И действовали уже втроем. Потому что в этот первый «+»-месяц произошла встреча с Дусей Климовым, Евдокимом Афанасьичем, первооткрывателем дрейфа фантома М31 – его и в лаборатории МВ иногда называли Дусей Мечниковым (по тому персонажу из «Двенадцати стульев»).

Он и обогатил устройство оптикой.

2

Климов тоже решил не поддаваться на «учебную эвакуацию», затаился на двадцатом уровне. Когда начался Шаротряс, быстро понял, что вверху безопаснее, да и интереснее. Поднялся – и встретились.

(Об этом, даст бог, далее поведаю подробней… Впрочем, не даст, не будет подробностей, не стоит обманывать себя; не до них. Да и черт ли в тех подробностях, в живописании словесном? Это писательская натура тянет.)

Встретились – вот что важно; в НПВ-пустыне времен и пространств. И важно то, что, войдя в курс Мишиной затеи, он внес и свой вклад. Астроном и астрофизик, Климов не мог позволить себе шарить вслепую ни по небесам, ни по окрестным местам – в рассуждении, где что плохо лежит. Оказалось, что, если обволочь концентрированный НПВ-луч (для хватания) лучом слабым, размытым с К2-3, то он играет роль световода. Так открыли НПВ-оболочку. Осталось приспособить оптику.

– Слушайте! – разнеженно говорил Миша, когда они втроем за бутылкой кагора (из того магазина) отмечали первый успех в их люксе рядом с посапывающими близнецами. – Мой НПВ-язык, Алюнина мостовая схема и ваша, Афанасьич, К-оптика для Ловушек – это же как три источника и три составные части марксизма!..

– Всегда! – бодро сказал Климов, поднимая свой стакан.

3

Вверху были свет и быстрота,

внизу – медленность и сумрак.

Вскользь помянутый генералом СБ исчезнувший «Иж» тоже взяли они, нашарив НПВ-лучом у столба на пустыре. Это уже на второй К-месяц работы. Для проверки еще одной идеи: реактивный НПВ-транспорт. На основе эффекта «перекачки».

Сняли колеса, повыдергивали амортизаторные пружины, слили бензин из бака. В заднюю вилку с цилиндрами поместились две Ловушки-сопла да в передней вилке укрепили одну; все при К100 – внутри вмещалось в сто раз больше воздуха, чем полагалось по геометрическому объему. При надлежащих полях, естественно. А если их ослаблять, воздух вырывался вовне – вот и реактивная струя.

Михаил Аркадьевич был мотоциклист, хотя своей машины не имел. Только мечтал накопить на покупку. Сделали все на совесть: управление Ловушками на руль, регулировка полей теми же поворотами рукоятей газа и сцепления. Сначала проверили тягу на стенде, потом на крыше: Миша в седле, Климов и жена ассистируют… и уже там пришлось всем конопатить себе уши ватой. Потому что звук был жуткий: пронзительный вой на высоких тонах – это генерал правильно описал. Даже внутри сжималось.

«Как пять тысяч мартовских котов», – по определению Али.

Хотя он и повис над крышей на «Иже» без колес, потом полетал около башни и над пустырем – для самоутверждения и проверки, за ним это проделал и Евдоким Афанасьич… но на том и закруглились. Ясно, что с таким звучанием летать можно на реактивном самолете на больших высотах, но не на мотоцикле над городом. Собьют или арестуют.

«Тройные светлячки» это и были три реактивные струи из сопел; сжатый в сотни раз теплый воздух светился.

Устройство обозвали «ведьминой ступой», Ловушки сняли для других целей, остальное поместили в чулан при мастерских на сто двадцатом уровне.

4

Все это вспоминал сейчас Михаил Аркадьевич, пробираясь через завалы в зоне к входной арке, прыгая с обломка на обломок. От прихода вчера с беременной женой (даже не знали твердо, на каком она месяце, запутались в неоднородном пространстве-времени) по сей момент он провел в НИИ четыре месяца. Прожил, проработал, достиг – пока прочих отвлекал и морочил Шаротряс.

И близнецы – второму дали имя Сашка, Александр, в память Корнева; Аля настояла (ладно, пусть, в общем-то, мужик был что надо, дай боже и нашему Сашке таким стать) – настолько же выросли; узнают, тянутся, чтоб на ручки взял.

Теперь Михаил Аркадьевич Панкратов был другой человек.

«Что бы там ни решали, хозяевами в Шаре будут не они. Надо мною, во всяком случае».

Добела накаленная игла башни

при подъеме тускнела и ширилась,

но тьма над ней оставалась тьмой.

За четверо прошедших наверху за время отсутствия Миши «+»-суток произошло только одно интересное событие: Дуся Мечников, он же Евдоким Афанасьевич Климов, взял с луга за рекой четырех гусей. Домашних. Паслись там, щипали травку. Больше для того, чтобы проверить дальность и точность попадания НПВ-языком, но и ради гусятинки тоже.

Так впервые обнаружился эффект, впоследствии названный ОО-РР (остричь-обрить, разуть-раздеть) и используемый в определенных случаях как режим НПВ-воздействия. Применительно к бедным птицам это выглядело так, что из Ловушки они выпали будто ощипанными, без единого перышка. От их метаний барьерный слой НПВ-языка, своей крутой неоднородностью разделявший на крупицы, в пыль любой непроводник, так обошелся с их «одеждой», с перьями и пухом. Клювы тоже были раздроблены. Бедные ощипанные гуси не могли даже гоготать, хрипло стонали. Их пришлось поскорее прикончить.

– Гуси, между прочим, – это амплуа Паниковского, а не Дуси Мечникова в том классическом романе, – ворчал Миша. – И то проходит там как мелкое занятие. Что это вас потянуло на гусекрадство? Нам надо быть, самое малое, Бендерами, а уж никак не Паниковскими.

– Амплуа… какие мы слова знаем! Амплуа… – со вкусом повторил Климов. – Точность захвата в несколько метров на дистанции километр – вот мое амплуа. Там была целая стая, а я взял четырех с краю.

– Миш, значит, тушеную гусятинку есть не будешь – из этических соображений? – спросила Аля; она разделывала птицу. – С луковой подливой. И жареную печеночку с картошкой из принципа тоже не станешь, да?

– Ну, я этого не сказал… – Миша сглотнул слюну.

5

…огненное острие башни

вонзалось в тьму Шара,

в нем мощно жила иная Вселенная,

рядом – и недостижимо далеко,

в их власти – и властвовала над ними.

К этому времени наверх взобрался и Васюк-Басистов. Тоже по обломкам, пешком на стопятидесятиметровую высоту; лифты бездействовали. Труд немалый. Познакомился с близнецами, которые уже умели улыбаться, с похорошевшей после родов Алей; затем и с Ловушками. Наиболее его привлекла возможность, искривляя НПВ-луч, исследовать разрушения в стенах башни и в зоне.