— Предусмотренная нашим контрактом?

Вместо ответа англичанин указал пальцем на голубую палатку доньи Розариты.

— Очаровательные глазки молодой девушки? — невозмутимо осведомился Вильсон.

— Да!

— Клянусь генералом Джексоном, — воскликнул янки, — я не думаю, что это занесено в наш документ!

— Посмотрите!

Американец вынул из кармана замусоленную и смятую бумажку и, наскоро пробежав вступительные строки контракта, продолжал уже вслух:

— «Сим вышеозначенный Вильям Вильсон обязуется охранять сэра Фредерика Вандерера от опасностей в пути, как-то: индейцев, пантер, ягуаров, медведей всех оттенков и размеров, гремучих змей и других, аллигаторов, жажды, голода, пожаров лесных и в саваннах и так далее, словом, от всех каких бы то ни было опасностей, угрожающих путешественникам в американских пустынях… »

— Видите? — заметил сэр Фредерик, прерывая американца.

— Но это опасность, свойственная городам!

— Во сто раз опаснее в пустыне. Если бы хоть раз в жизни вы побывали на балу, то поняли, что сто откровенно разодетых женщин не так опасны, как одна в пустыне, хотя бы целомудренно закрытая с ног до головы!

— Очень может быть, но это меня не касается!

С этими словами флегматичный янки возобновил свою прогулку.

— Ну, тогда мне самому следует о себе позаботиться! — сказал сэр Фредерик. — Соблаговолите оседлать мою лошадь, Вильсон! Мы немедля едем за Белым Скакуном Прерий. Впрочем, это, кажется, не предусмотрено контрактом…

— Я ваш телохранитель, но не слуга, это условленно между нами!

— Тогда я оседлаю ее сам. Ах да! Прошу вас учесть, что к сегодняшнему ужину мне необходима дичь!

Когда лошади были готовы, англичанин поблагодарил гасиендеро за гостеприимство и потом, увидев подходившую к отцу Розариту, приветствовал ее со всей изысканной вежливостью человека, воспитанного в лучшем обществе.

— Сеньорита, — говорил он, — я поклялся не смущаться никакими опасностями, так часто останавливающими путешественника; но от одной опасности — я видел ее сегодня утром — я вынужден просто бежать!

Красота молодой девушки произвела одинаково сильное впечатление и на цивилизованного англичанина, и на дикаря команча.

Розарита улыбнулась и покраснела: в глубине души и она не была свободна от женского тщеславия.

Англичанин сел на коня и удалился в сопровождении своего телохранителя.

Пропустив остаток дня, перейдем сразу к тому моменту, когда солнце уже начало склоняться к горизонту. В это именно время к Бизоньему озеру прискакал всадник. Голова его была ничем не прикрыта, лицо исцарапано колючками, одежда изорвана.

Это был вакеро Франциско, которого товарищи уже совсем отчаялись увидеть живым. Понятно их удивление и, может быть, даже разочарование (сердце человеческое так причудливо!) при виде того, которого они поспешили уже произвести в герои фантастической легенды. Тем не менее они высыпали ему навстречу, наперебой расспрашивая, что случилось с ним прошлой ночью.

Рассказ Франциско не содержал тех захватывающих подробностей, на которые они, по-видимому, рассчитывали.

В силу естественной случайности, одна ветка, которой он не успел вовремя избежать, сорвала у него с головы шляпу. Он не стал нагибаться за ней и продолжал преследовать белого мустанга. Естественно также, что в лесу ему не представилось возможности пустить в ход свое лассо.

Двадцать раз теряя и вновь находя следы Белого Скакуна, он упорно гнался за ним, но в конце концов Скакун бесследно скрылся из виду. Тогда он остановил свою лошадь, чтобы дать ей необходимый отдых, и, таким образом, провел ночь вдали от озера. На следующее утро он присоединился к загонщикам и участвовал вместе с ними в загоне диких мустангов к озеру.

Несмотря на рассказ Франциско, вакеро остались при прежнем убеждении, что он, конечно же, обязан своим спасением своему святому патрону[79], охранившему его от козней демона.

— Все слышанное нами до сих пор, — заметил Рамон, — доказывает, что это — действительно Белый Скакун Прерий. Этот вакеро, который падает в озеро и чуть не ломает шею…

— Франциско, который не мог догнать его, несмотря на свое искусство в метании лассо!.. — прибавил другой.

— Еретик англичанин, предлагавший нам тысячу песо, — сказал в свою очередь Энсинас, — все это не может быть естественно.

В конце концов, это убеждение заразило и самого Франциско, которому товарищи не преминули передать чудесный рассказ Энсинаса. Вакеро истово крестился, благодаря Всевышнего за избавление от опасности, которой он, неведомо для себя, подвергался.

Тем временем известия, привезенные дону Августину одним из загонщиков, гласили, что кольцо загона вокруг озера значительно сужено и что следует держаться наготове. Ввиду этого досужие разговоры были отложены пока в сторону, а приготовления, прерванные накануне, возобновились. Снова палатки были сложены, а верховых и вьючных лошадей укрыли в лесу.

Наличные вакеро попрятались за деревья, а четверо охотников за бизонами заняли позиции внутри эстакады, по обеим сторонам от входа. Таким образом, опасность погибнуть под копытами испуганных диких мустангов — единственная, впрочем, какую представляет такого рода охота, — выпала на долю четырех охотников.

Гасиендеро с дочерью и сенатор поместились на наскоро сооруженных грубых мостках, перекинутых через канал. Здесь, стоя под зелеными сводами деревьев, они отлично могли видеть все подробности предстоявшего зрелища.

Когда эти приготовления были закончены, все зрители молча и терпеливо стали дожидаться начала охоты.

Глубокое спокойствие царило в окрестностях Бизоньего озера. Слышалось лишь пение птичек, прерываемое время от времени криками коршуна, кружившего над водяной гладью.

Скоро среди этой тишины донесся издали резкий свист, к которому затем примешались крики загонщиков. Шум с минуты на минуту нарастал, надвигаясь со всех сторон на Бизонье озеро. Прошло еще немного времени, — и до слуха притаившихся зрителей донеслось звонкое ржание, принадлежащее, судя по силе звука, многочисленному табуну диких лошадей.

Ржание слышалось со стороны Красной реки, как раз по прямой от ее берега до того места, где скрывались гасиендеро с дочерью и сенатором. Можно было опасаться серьезного несчастья, если бы табун ринулся в их сторону. Молодой тростник, конечно, не мог служить преградой животным, которые при своем движении производят опустошения, подобно урагану. Предвидя эту опасность, дон Августин подозвал трех вакеро, поспешивших оставить свои места и явиться на зов хозяина.