Но это вы осознаете лишь потом и задним, так сказать, числом, а в момент соприкосновения – как быть и как жить? верить ли в него и бороться за него до последнего, пытаясь «продлить очарование»? или в пророческой оторопи ожидать неизбежного конца? или просто по-мужски воспользоваться моментом и меньше о нем думать? вопрос, собственно, риторический, потому что если это происходит впервые, то разыгрываются первые два сценария, а третий вариант вообще невозможен, ну а если во второй раз, тогда… но тогда и так ясно, что мужчина будет смотреть на свою Золушку исключительно с сексуальной точки зрения, а это означает конец классической сказки и начало другой, так называемой «сказки для взрослых».

Как это странно: сексуальность вообще несовместима с великим искусством, искусства в эротическом жанре может быть сколько угодно, но это искусство никогда не бывает великим: вот ведь в чем все дело, – а может быть, стоит все-таки попробовать – и еще раз найти ту по-прежнему незамужнюю женщину, с которой вы сидели на школьной скамье, с которой имели потом красивый роман и с которой пришлось вам расстаться… а что, если снова с ней сойтись… что будет? как жаль, что я не сделал этого опыта: ведь здесь жанры жизни и сказки настолько вплотную подошли к собственным границам, что переход этих границ мог бы быть чреват каким-нибудь неординарным открытием.

Но сил уже для него нет, да и женат я вторично и счастливо, зато если кто-нибудь сумеет довести описанный выше любовный опыт до конца, пусть он обязательно сообщит об этом публично, я буду внимательно следить за публикациями подобного рода, – впрочем, взгляд с балкона на близстоящее дерево ставит и так все точки над i: если здесь прообраз всякого развития, то, вместо того, чтобы сетовать на неудавшуюся «судьбоносную» любовь, достаточно вспомнить себя и ее в школьные времена, вспомнить, какие мы были смешные и как я не давал ей иногда списывать, вспомнить, как она критиковала меня на школьных собраниях, вспомнить, главное, насколько странно и немыслимо само понятие «судьбоносности» по отношению к нам в те далекие времена… но ведь ничего принципиально с тех пор не изменилось.

И тогда придется волей-неволей улыбнуться, и улыбка эта проникнет во взгляд, и даже станет основным его выражением, а дальше она, эта всепроникающая и всепобеждающая улыбка, поднимет ваши брови, сморщит лоб, разведет вниз боковые складки рта, и в заключение обязательно заставит вас покачать головой из стороны в сторону, – и примите ради бога на веру: это и будет законченным физиогномическим выражением полного понимания того великого факта, что развития никакого нет, что все вырастает из семени, что это непреложный космический закон, и что случаю здесь места нет.

II. – Синяя Борода. – Когда пятидесятитрехлетний лаборант-химик из Аугсбурга, седоволосый полненький немец с неуверенным взглядом и неловкими движениями, в ноябре прошлого года убивает топором свою тридцатисемилетнюю филиппинку-жену, распиливает электрической пилой ее тело, прячет куски в общественном контейнере и улетает на пять недель в Таиланд, где предается сексу с местными легкими женщинами, а на суде на полном серьезе отвечает, что мотивом его злодеяния было всего лишь желание облегчить страдания супруги, ибо он собирался, оказывается, покончить жизнь самоубийством и знал наверное, что жена не выдержит подобного вдовьего горя, – итак, читая об этом, я задаюсь невольно вопросом, что сказали бы на его счет великие психологи типа Шекспира и Ницше или Льва Толстого и Достоевского… и почему-то остаюсь в полной уверенности, что ничего они ровным счетом о нем бы не сказали, так как «убивец» этот, столь же патологический, сколь и нормальный, и столь же нормальный, сколь и патологический, идет просто «не по их линии», – и то обстоятельство, что обыкновенная французская народная сказка, где-то даже примитивная по части как раз психологии ее героев, способна именно исчерпывающе (!) выразить иной раз «глубины души человеческой» – причем без каких-либо объяснений и комментариев – да, это обстоятельство действует на меня самым болезненным образом: и не потому даже, что по миру продолжают ходить тихие и неприметные маньяки типа вышеописанного Хорста (так зовут нашего подсудимого героя), а также не потому, что сказки недооцениваются людьми – как раз наоборот – но лишь потому, что только сказки западных народов можно читать с тем живым и неослабевающим интересом, с каким, увы! так трудно и почти невозможно читать русские сказки.

А ведь это, оказывается, очень важно.

III. – Нота протеста. – До тех пор пока миледи де Винтер не будет признана одним из самых выразительных женских образов мировой литературы – ну куда до нее, например, даже леди Макбет по части пресловутой демоничности! – а сам роман «Три мушкетера» не будет введен хотя бы в школьные хрестоматии и по меньшей мере наравне с «Евгением Онегиным» и «Героем нашего времени», – до тех пор так называемую «классическую литературу» не следует принимать слишком всерьез: все это выдумки людей, втайне убежденных, что классика, вопреки девизу известной телевизионной программы, должна быть все-таки если и не скучной – обратите внимание! – то обязательно хотя бы немного скучноватой, а иначе это не классика.

IV. — (Волшебное зеркало). – Несмотря на то, что глаза – один из самых сложных феноменов в мире, обобщенную и голую суть их очень легко продемонстрировать: это делают мультфильмы, которые суть одновременно идеальное зрительное воплощение сказки как таковой, ну а сказка в упрощенном, но зато и первозданном виде воплощают великую философию человеческой роли, – наверное, поэтому даже став взрослыми, мы не в силах оторваться ни от хорошей сказки, ни от ее мастерской интерпретации в мультфильме.

Что же это за философия роли? она предельно проста: смысл нашей жизни состоит исключительно в той роли, которую мы играем в жизни и просто не может быть так, чтобы человек вовсе не играл никакой роли: даже ничего не сделав или сделав все непутево, он сыграл роль бестолочи или лентяя, хотел он того или не хотел, и вот вам уже его сыгранная роль.

Плохая роль? почему же? в литературе часто бывает, что иной нерадивый персонаж куда более симпатичен, нежели подтянутый, деловой и положительный герой, а стоит первому всего лишь посочувствовать от души кошке, которую второй, по всем пунктам его уже обошедший, оттолкнет ногой или просто не заметит, – и вот вам по меньшей мере их полнейшая эстетическая уравновешенность, а вместе с нею и этическая, а вместе с ними обеими и онтологическая: так часто бывает в литературе, но едва ли не чаще в повседневной жизни.

Отсюда и вытекает великая трудность, а то и принципиальная невозможность делить людей на плохих и хороших, феномен роли не позволяет отправить одних в Рай, других в Ад, а третьих в Чистилище, хотя бы и морального порядка, – вот почему мы так стремимся сыграть в жизни роль, причем как можно более значительную: чем значительней наша роль, тем всеобъемлющей замыкает она и трансформирует нашу жизнь и тем мы не то что бы счастливей – об этом речи нет – а как бы удовлетворенней в самом глубоком смысле этого слова, и тем меньше мы ощущаем страданий.

Вообще, уменьшение, а то и полное упразднение страдания по мере исполнения важной жизненной роли – любопытнейший аспект бытия, он вполне очевиден и, подобно мощному рычагу, выворачивает наизнанку всю философию Шопенгауэра, а лучше ее, как мы знаем, человечество ничего не выдумало.