траве. Она оглянулась на дорогу, на мост — никого. Барбара удивилась, как ей пришло в голову говорить такие вещи: «руки за голову» и все прочее. Звуковое кино, решила она. Теперь все знают, что делать в подобных ситуациях.

— Берни! — громко прошептала она в гущу деревьев.

Ответа не последовало.

— Берни, — снова произнесла Барбара, на этот раз в голос.

Из глубины зарослей послышалось шуршание ветвей. Она напряглась и при появлении из-за деревьев мужчины снова взяла в руку пистолет. Барбара видела исхудалую фигуру в каких-то отрепьях, бородатое лицо, стариковскую хромоту. Подумала, уж не ловушка ли это, и крепче сжала пистолет.

— Барбара, — услышала она оклик — его голос впервые больше чем за три года.

Берни подошел к ней. Она раскинула руки, и он упал в ее объятия.

Старик Франсиско взял четки и начал сердито их перебирать. Гарри наклонился к нему, приблизил губы к его уху:

— Вы должны как-то выпроводить священника. Он встретил моих подруг на улице. Они сказали ему, что идут в монастырь. Если они вернутся сюда и он их увидит, возникнут вопросы.

— Я не могу просить священника, который молится нашему Господу, покинуть собор! — жарко прошептал Франсиско.

— Вам придется. — Гарри посмотрел ему прямо в глаза. — Или мы все окажемся в опасности. И никаких денег.

Франсиско поскреб мозолистой рукой щетину на подбородке и вздохнул:

— Mierda! Зачем я только в это ввязался?..

Бормотание священника смолкло. Он отнял лицо от рук и посмотрел на Гарри со сторожем, не вставая с колен. Их слов он слышать не мог, но, вероятно, уловил нетерпение и настойчивость в тоне Гарри.

«Черт, — подумал тот, — проклятье!»

— Он уже не молится, — зашептал Гарри. — Скажите ему, что у вас дома случилось несчастье и вам нужно ненадолго запереть собор.

Священник поднялся на ноги и подошел к ним, шурша черной сутаной. Франсиско встал.

— У вас все в порядке, viejo?[79] — мягко улыбнулся ему падре.

— Боюсь, у него внезапно заболела жена, — сказал Гарри, пытаясь смягчить свой английский акцент. — Я врач. Было бы большой милостью с вашей стороны, сеньор, если бы он мог закрыть собор и пойти домой. А я приведу другого сторожа.

Священник внимательно посмотрел на них. Гарри подумал, что спровадить его будет легко — молодой и с виду рохля.

— Откуда вы родом, доктор? Не могу определить, что у вас за акцент.

— Из Каталонии, сеньор. Я осел здесь после войны.

Франсиско указал на Гарри и пролепетал:

— Отец, да, да… — но не мог ничего больше добавить и повесил голову.

— Если хотите, я могу остаться здесь, пока вы не приведете кого-нибудь еще, — предложил священник.

Франсиско сглотнул:

— Прошу вас, сеньор, по правилам собор должен быть закрыт, если в нем нет сторожа.

— Будет лучше, если мы закроем собор, — поддержал его Гарри. — Я провожу Франсиско, дом настоятеля по пути, я приведу оттуда другого человека.

— Ладно, — кивнул священник. — Мне все равно пора возвращаться в монастырь. Как зовут вашу жену?

— Мария, сеньор, — пролепетал Франсиско.

— Хорошо. — Он развернулся. — Я помолюсь Деве о ее выздоровлении.

— Да. Помолитесь за нас.

Тут старик разрыдался и закрыл лицо руками.

— Я позабочусь о нем, сеньор, — кивнул священнику Гарри.

— Vaya con Dios, viejo[80].

— Vaya con Dios, señor.

Ответ сторожа прозвучал как стыдливое бормотание. Священник прикоснулся к его плечу, после чего наконец вышел из церкви.

Франсиско, не глядя на Гарри, вытер лицо:

— Ты меня опозорил. Cabrón rojo[81]. Опозорил в святом месте.

* * *

Берни и Барбара крепко обнялись. Она чувствовала прикосновение жесткой, как мешковина, ткани его робы, ощущала запах грязной плоти, но теплое тело под одеждой было его, его.

— Берни, Берни… — повторяла она.

Он отстранился, посмотрел на нее — лицо у него было худое, грязное, борода нечесана.

— Боже мой, — прошептал Берни. — Как ты это сделала?

— Я должна была, должна была найти тебя. — Она набрала в грудь воздуха. — Но послушай, мы должны идти. — Она посмотрела на холм и пояснила: — Сэнди был здесь раньше меня.

— Форсайт? Он знает?

— Да.

Она быстро рассказала, что случилось. Глаза Берни округлились, когда Барбара сообщила, что Гарри с его испанской невестой ждут их в соборе.

— Гарри и Сэнди. — Он рассмеялся, не в силах поверить в такое совпадение, покачал головой и посмотрел на гору. — И Сэнди где-то там. Он, похоже, спятил.

— Он ушел. И не вернется, пока у меня пистолет.

— Ты с пистолетом. О Барбара, то, что ты для меня сделала…

Голос его оборвался от избытка чувств. Барбара глубоко вдохнула. Нужно было действовать разумно, разумно. Сэнди ушел, но их подстерегало столько других опасностей.

— У меня тут вещи. Тебе нужно переодеться и сбрить бороду. Нет, здесь слишком темно, мы пойдем в собор. Но ты переоденься.

— Да. — Он взял ее руки в свои. — Боже, ты подумала обо всем! — Берни долго смотрел на нее во мраке. — Ты совсем другая.

— Ты тоже.

— Одежда. И духи. Ты никогда не пользовалась духами. Такой странный запах.

Барбара наклонилась и начала распаковывать рюкзак. Трудно было разглядеть хоть что-нибудь, а прихватить фонарь она не подумала.

— У меня тут теплое пальто.

— Ты шла через город?

— Да. Там было очень тихо.

— Из лагеря наверняка уже отправили радиограмму гвардейцам.

— Мы не видели ни одного.

— У тебя есть машина?

— Да. С дипломатическими номерами. Гарри взял ее в посольстве. Она спрятана за городом, мы отвезем тебя к посольству. Они должны будут принять тебя.

— А у Гарри не будет проблем?

— Никто не узнает, что он к этому причастен. Мы оставим тебя снаружи, а ты скажешь, что украл одежду, влез в какой-нибудь дом или еще что, потом добирался на попутках.

Берни посмотрел на нее и вдруг расплакался:

— О Барбара, я думал, мне конец, потом узнал, что ты пытаешься меня спасти. А я бросил тебя, чтобы снова идти на войну. Барбара, прости меня…

— Нет, нет, слушай, дорогой, давай. Кто-нибудь может прийти. Тебе нужно переодеться.

— Хорошо.

Берни раздевался и крякал от боли, снимая с себя прилипшую к телу, не раз пропитавшуюся потом и высохшую рубашку, которую носил много дней. Во мраке Барбара заметила шрамы на исхудалом любимом теле.

Через несколько минут Берни стоял перед ней, одетый в костюм Сэнди, в его пальто и мягкую фетровую шляпу, смятые в рюкзаке, но придавшие Берни относительно нормальный вид, за исключением грязного, как у бродяги, лица и дикой бороды. Барбара разгладила пару складок и тихо сказала:

— Ну вот. — Ей вдруг дико захотелось смеяться. — Так сойдет.

Полчаса, прошедшие после ухода священника, были самыми долгими в жизни