Прежде чем Орвехт успел измыслить дипломатичный ответ, чтобы не поссориться ни с тем, ни с другим, Хантре сказал:

– Я больше не твой наемник. Ты меня нанимал, чтобы разгромить Ктарму, – работа выполнена, контракт закрыт.

– Ты ведь еще не получил расчета, – напомнил Тейзург.

Он не выглядел обескураженным, словно заранее знал, что ему скажут.

– Ну так выдай мне расчет.

– А вдруг ты передумаешь? Есть у меня одно предложение… Мы могли бы открыть на паях какое-нибудь выгодное дело. Я пока еще не решил, что интересней: учредить банк, который будет конкурировать с Королевским банком Ларвезы, или отопительное предприятие по образцу городского водопровода – для начала, пожалуй, в Аленде. У меня есть иномирские книги с описанием централизованной системы отопления, к тому же оно и в Сонхи кое-где используется – к примеру, в Нангере и в Бартоге. Нангер стоит на горячих источниках, а Бартога – удивительное царство паровых машин, для начала можно будет выписать инженеров оттуда.

«Твои прожекты не всем понравятся, – хмыкнул про себя Суно. – Думаешь, почему у нас так и нет общегородского отопления, хотя чем мы хуже Бартоги с ее механизмами и паром? Впрочем, дразнить и наступать на мозоли – твое любимое занятие. Мало того, что у нашего первого амулетчика твоими стараниями зашел ум за разум, теперь еще и тут осиное гнездо разворошишь. Иначе разве тебя захватила бы эта идея? Тебя ведь привлекает не благое начинание, а возможность всласть поиздеваться над конкурентами, которые держат дровяной, печной и каминный промыслы и не заинтересованы ничего менять».

– Хантре, это будет захватывающая игра, почему бы тебе не присоединиться? Мне понадобится доверенный охранник – с принципами, чтобы не перекупили.

Рыжий не ответил. Он прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла – не понять, дышит или нет. Тейзург взял его расслабленную руку, нащупал пульс и скривился в ухмылке:

– Живой. И на том спасибо. Этак демонстративно уснуть, не дослушав, – чем не пощечина собеседнику? Обычно он перекидывается, чтобы изобразить показную незаинтересованность, но в этот раз решил соригинальничать. Радость моя, хватит притворяться!

Он не выпускал запястье Хантре, и Суно подумал, что если бы тот притворялся, уже вырвал бы руку. Должно быть, Эдмару пришло в голову то же самое, он встряхнул рыжего за плечо:

– Очнись!

Тот дернулся и распахнул глаза – темные озера с туманными остатками тающего кошмара. Выражение лица, как у бездомного оборванца, измученного, замерзшего, настороженного: кто знает, где кинут подачку, а где получишь пинка. Словно перед ними совсем другой человек – парень с городского дна, ошеломленно уставившийся на фонтан в зале ожидания фандского вокзала.

В следующее мгновение лицо Хантре разгладилось, взгляд сфокусировался.

– Это был сон… – произнес он хрипло. – Про будущее, одна из вероятностей. Не знаю, что ты там учредил, банк или отопительное предприятие, но вляпались мы так, что мало не покажется.

Он быстро понял, что нет никакого смысла искать ту танцовщицу в Мерханде. То ли она покинула город, то ли все еще здесь, но затерялась, «словно капля в море, или песчинка в пустыне, или хвоинка в лесном ковре из сосновых иголок» – фраза из одного старинного романа, прочитанного в дороге. Было в этой фразе что-то цепляющее… Танцовщица, принявшая облик Золотой Эвелат, буквально сливалась с внешней средой, и Хантре не воспринимал ее как остальных людей – то есть как отдельное существо, которое обладает индивидуальностью и живет само по себе. Как будто она была частичкой чего-то большего: лист из кроны столетнего дерева или песчинка великой пустыни Олосохар.

Вот именно.

Он вернулся на вокзал, сел в поезд и не мог оторваться от окна, пока проплывали мимо пестрые картинки Мерханды. Похоже, они стали ярче, и весь мир стал ярче – словно до сих пор смотрел на него сквозь запыленное стекло, а теперь стекло разбили, и в глаза ударило солнце.

Эта внезапная перемена его ошеломила: что случилось? Или, может, наоборот – что с ним раньше было не так? У него и сил как будто прибавилось. И все это каким-то образом было связано с танцем двойника Эвелат, хотя во время танца он чуть не умер. Думал, сердечный приступ. А потом Эвелат оказалась рядом, обвила его прохладными нежными руками… На мгновение ему показалось, что он тонет в песчаной зыбучке, и его накрыл страх, в следующий момент уступивший место сумасшедшей страсти, для него самого неожиданной. Теперь Хантре точно знал, что означает иномирское выражение «снесло башню». Ему снесло, когда он был с Эвелат.

На вокзале в Фанде он испытал почти физический восторг, увидев серо-зеленый от патины фонтан с белопенно-хрустальными водяными арками и переливчатой рябью в каменной чаше. Тут до него и дошло, в чем суть перемены: он стал воспринимать все окружающее полнее и интенсивнее – и в придачу теперь он получал от восприятия больше удовольствия, чем раньше. Разбили стекло. Убрали приглушающий фильтр, с которым он жил, не подозревая, что бывает иначе.

Устроившись в кресле в дальнем конце галереи, он пораженно смотрел на старый помпезный фонтан с потемневшими барельефами – как будто до сих пор ничего подобного не видел. К нему подсел Суно Орвехт, потом появился еще и Тейзург. Дирвен опять не смолчал, но сопровождающие пресекли скандал. Они свое дело знали, пусть и выглядели измотанными.

Хантре хотелось посидеть в одиночестве, не поддерживая никаких разговоров, но его никак не хотели оставить в покое. Плеск фонтана. И насмешливый голос Эдмара:

– Ливневая канализация Аленды – это нечто… Хотел бы я знать, почему Светлейшая Ложа так и не удосужилась навести здесь порядок? Впрочем, догадаться нетрудно: деньги на ремонт выделялись, и не однажды, но всякий раз разворовывались. Куцых остатков хватало на то, чтобы навести лоск на участках, которые ближе к поверхности, и продемонстрировать эту благодать достопочтенному руководству. А спустишься глубже – и попадешь сюда, в промозглое царство вечной капели и нежнейшей склизкой плесени, разбухших, как тюфяки, утопленников и уплывших под землю потерянных вещей, сводящего с ума журчания и затхлой кромешной тьмы, готовой принять тебя в свои влажные объятия, но не выпустить…

– Заткнулся бы ты, – процедил Хантре.

– А ты следил бы за своими манерами. То, что мы живем в канализации и питаемся объедками, не оправдывает вульгарной словесности.

– Тогда я свалю. Если не заткнешься.

– Увы, не могу тебя отпустить. Источник тепла и света есть только у тебя.

– Хочешь, ворюга, чтоб мы тут без тебя околели от холода, чтоб наши косточки так и мокли в темноте? – шмыгнув носом, возмущенно затараторил третий собеседник. – У, злыдень рыжий… Я тебе за это больше пожрать не дам, чего ночью сверху принесу, потому что ты злой, а господину дам, он добрый. Помните, какой знатный кусок пирога мне вчера попался? Надъеденный только с краешку и свежайший, и я ради господина донес его, даже почти не откусывал по дороге! А ты только отнимать горазд. Как ты тогда мою крыску заграбастал, вспоминать больно, аж слезы наворачиваются… И вот что я скажу, истинная беда нам придет, ежели морозище ударит. У нас уже был такой год, когда Северный Пес под конец зимы с чего-то разбушевался, и тогда стало холодно-холодно, даже в катакомбах водица застывала, иные крыски вмерзали в лед и смотрели на тебя оттуда мертвыми глазами, а шерсть у них торчала ледяными сосульками. Ежели похолодает, будет нам беда еще горше нынешней…