— В котором часу? — спросил он.

— Примерно в десять, может быть, чуть раньше или позже.

— Все зависит от того, был ли в это время кто-нибудь из наших в море, Сэм. Подожди, я попробую разузнать.

Он ушел и через десять минут вернулся к стойке бара с высоким жилистым стариком, чье обветренное лицо было мне знакомо, хотя я не мог припомнить его имени.

— Ты знаешь Сэма Брайса, Люк? — спросил Джейми.

— Я знал его отца, — ответил старик.

— Это Люк Джонсон, — сказал Джейми.

Я пожал ему руку, которая на ощупь напоминала обтянутый кожей камень.

— Не возражаете, если я угощу вас выпивкой, мистер Джонсон?

— Не откажусь.

Когда принесли заказ, старик сказал:

— Я и мои парни были в четверти мили от пролива, к югу от острова, и мы не торопясь шли вокруг той большой отмели и искали стаю макрели, достаточно крупную и недалеко от поверхности. И тут мой младший мне говорит: «Как ты думаешь, какого черта он здесь делает, па?» Мы все посмотрели в ту сторону и увидели большую лодку, которая шла со стороны залива без единого огня на борту и по самому краю фарватера. Ты знаешь, там проход раздваивается, можно идти прямо или повернуть вдоль отмели, но если отклонишься хоть на три фута, то удара не миновать. Так вот, все выглядело так, точно он шел прямиком на эту мель. Мы стояли и смотрели, что он делает, и глядеть на это было довольно скверно, потому что мы ждали, что он вот-вот напорется на дно, но тогда как раз был большой прилив, и этому парню чертовски повезло, потому что в том месте, где он прошел, у него оставалось не больше дюйма воды под корпусом.

Мы с ребятами обсудили между собой, кто это мог быть, и решили, что это та самая «Королева моря», о которой ты спрашивал у Джейми, но мы подумали, что все это странно, потому что Чейз, ее капитан, хорошо знает здешние воды. Мой средний сказал, что когда он увидел силуэт яхты при лунном свете, то ему показалось, что на палубе было что-то не так, а глаза у него острые.

— А он не объяснил вам, что там было не так, мистер Джонсон?

— Он сказал, что на палубе как будто торчала лишняя будка.

— Что было дальше?

— Он прошел прямо и исчез из виду. Мы двинулись дальше на север и примерно через милю нашли стаю макрели. Потом мы начали работать, а минут через сорок мой старший заметил, что какая-то лодка возвращается в пролив, и похоже, это была та же яхта, но уже с огнями на борту, и шла она куда медленней, чем раньше.

Больше он ничего не мог мне рассказать. Я его поблагодарил, в ответ он важно и с достоинством поблагодарил меня за угощение и вернулся к своим друзьям.

— Как-то раз, — сказал Джейми, — одна компания из Бока напилась вместе с капитаном и вышла ночью на яхте, и они въехали прямиком в мангровые заросли на острове Лакоста, при этом чуть не убили одну парочку, которая в то время занималась любовью на баке.

Я не клюнул на эту наживку и вскоре покинул бар, пробыв там достаточно долго, чтобы не обидеть Джейми Франса своим быстрым уходом.

Когда я возвращался на машине в город, я знал, что у меня уже достаточно фактов, чтобы обратиться к помощи закона. Все детали слишком точно подходили друг к другу. Как бы не относился Пэт Миллхоуз ко мне лично, он должен дать ход делу на основании представленных мною улик. Но сначала я хотел заехать за своей девушкой.

Я собирался забрать ее, отвезти в «Капитанскую пещеру» и снять там для нее достаточно уединенный домик. Думая о ней, я чувствовал сладкий прилив желания, и мне это очень нравилось. Но я желал не только того, что подсказывала мне взбудораженная плоть, не одного лишь физического наслаждения, о котором мечтали оба наших тела. Хотя и этого, конечно, тоже. Я представлял, как прекрасно у нас все это получится, и знал, что мы оба хотим этого как можно скорее. Но это было лишь десертом для основного блюда. Я знал, что она станет мне спутником на прогулках — с ней хорошо будет бродить по горячим пляжам и дождливым улицам; девушкой для бесед, с которой можно будет вести долгие разговоры в каких-нибудь уютных местах или дома по вечерам; милой женушкой, которой будет приятно оказывать разные знаки внимания, получая в ответ маленькие смешные сюрпризы; крепкой и здоровой матерью, чье тело будет радо выносить моего ребенка.

Я остановил машину на подъезде к дому Уэберов, просигналил один раз, вылез и подошел к передней двери. Я нажал кнопку звонка и посмотрел на свои часы. Двадцать минут шестого. В доме не было слышно ни звука. Я снова нажал на звонок.

Черити Уэбер наполовину приоткрыла дверь.

— А, это вы! — произнесла она своим хриплым голосом. — Рада вас видеть.

Она, как всегда, слегка подобралась и продемонстрировала мне все достоинства фигуры девушки из шоу, обладающей избыточной мимикой бровей.

— Привет. Я хочу видеть Пегги.

— Заходите, я ее позову, — сказала она.

Ее голос был менее убедительным, чем внешность. Я чувствовал, что она сильно подавлена, и ее попытка выглядеть очаровательной — всего лишь безусловный рефлекс.

Она отступила на шаг, и я вошел в дом. Слева я ощутил чье-то присутствие. Я начал поворачивать голову. Послышался какой-то тихий звук. Шлеп. Моя голова разлетелась на части. Ее куски, крутясь и свистя, полетели в мое детство. Оставшаяся часть тела стала медленно и плавно спускаться вниз по длинному и скользкому уклону. Куда-то, в густую тьму…

…Котенок, сидевший под верандой, заблудившийся, жалобно мяукающий, тоскующий по дому. Его слабый голос проник в мой сон. Я не хотел его слышать. Мне больше нравилось спать дальше. Но он продолжал мяукать, и вскоре среди его жалоб я различил свое имя. «О, Сэм! — пищал он. — О, милый!» Во сне мне это показалось правдоподобным… почти. Некоторые котята умеют разговаривать, сказал я себе. Тут нет ничего особенного. Но здравый смысл возражал мне все упрямее, и скоро я начал выкарабкиваться из своей уютной черноты наверх, в тусклый мир, полный тошноты и боли.

Я лежал на спине, повернув голову направо. Я открыл глаза и в нескольких дюймах от себя увидел бетонную стену, освещенную тем бледно-серым светом, какой бывает на рассвете или в сумерках. Вся левая часть головы распухла от боли, и мне казалось, что мое ухо находится дюймов на десять дальше, чем должно быть. Я хотел осторожно потрогать этот участок черепа, но обнаружил, что обе руки у меня занемели и превратились в две связанные вместе бесчувственные болванки. Мне стоило больших усилий приподнять их так, чтобы я смог их увидеть. Они потемнели и распухли, крепко стянутые на груди в какую-то пародию молитвенного жеста при помощи пластикового шнура, который используется в удлинителях. Я поднял руки повыше, чтобы попытаться прикоснуться к левой части головы тыльной стороной своей правой руки. Рука ничего не чувствовала. Боль стала резче и острее.

— Милый, — раздался тихий голос.

Я попробовал медленно повернуть голову в другую сторону. Я увидел ее на полу в шести футах от себя. Она лежала, скорчившись, перекрученная шнуром, с лицом, искаженным от отчаяния. Я заметил одно окно, сквозь которое на пол лился тусклый свет. За ее спиной я различил садовые инструменты, электрический насос, напорные баки. Справа от баков, между ними и закрытой дверью, на полу плашмя лежал вниз лицом какой-то человек, — он находился в тени, и я видел только его повернутые ко мне ноги.