Большой дом — дом Троя и Мэри Джеймисон — был из камня, сланца, стекла и красного дерева, с выгнутыми скатами и проблесками крыши цвета перьев белой цапли. Он стоял на берегу бухты на северной оконечности Райли-Ки, обращенный к Флоридскому заливу, частично скрытый от редкого и неторопливого движения машин по неровной дороге из песка и ракушечника, которая протянулась на семь миль вдоль мыса, по аллее из древних дубов, таких сучковатых и изогнутых, так живописно увитых роскошными кудрями испанского мха, что Майку Роденски, направлявшемуся мимо них к Заливу[1], пришла в голову причудливая мысль, что дубы эти были спроектированы тем же архитектором, который делал светлый, просторный и как будто чуть самодовольный дом Джеймисонов.

Тропинка из ракушечника вела от спящего дома к краю дороги, где большой деревенский почтовый ящик — лакированный и бледно-голубой — крепко стоял на столбе из красного дерева. Алюминиевые буквы, выбитые на крышке ящика, гласили: «Д. Трой Джеймисон».

Затупившиеся концы битых белых ракушек вонзались в нежные подошвы его ног, и он ступал очень осторожно. Одетый в темно-синие плавки с широкой белой полосой по бокам, он нес с собой большое белое пляжное полотенце, коробку с сигарами и потускневшую зажигалку.

Майк Роденски был коренастым мужчиной, который не мог удержаться, чтобы чуть-чуть не прилгнуть насчет своего роста. Он чувствовал себя раздосадованным каждый раз, когда ловил себя на этой лжи, потому что презирал любые виды обмана. Он был наполовину лыс, с мясистым носом и немного выдающейся вперед челюстью. В нем чувствовались насмешливость и нежность, особенно заметные в карих глазах, глубоко посаженных под мохнатыми бровями. Последние пять дней, наслаждаясь безупречной флоридской погодой, он гостил у Троя и Мэри Джеймисон.

За дорогой начиналась тропинка, пробиравшаяся вниз к широкому пляжу сквозь маленькие ползучие растения и более высокую прибрежную траву. Тропинка виляла, и Майк хотел было сократить путь: шагнул в заросли и отпрыгнул обратно, схватившись за левую ступню. Присев на корточки, он вытащил три колючки из подошвы. Потом встал и пошел дальше вниз по тропинке к пляжу. Утреннее солнце за его спиной стояло пока низко, так что Залив еще не был ярко-голубым.

Стайка коротконогих береговых чаек пронеслась вдоль кромки воды на юг.

Майк пошел вдоль берега, ощущая подошвами мокрый прохладный песок, и внезапно наткнулся на цепочку следов, которые вели прямо в воду, — узкие ступни с глубокой выемкой. Женские. Он оглядел пляж и не заметил следов ее возвращения, и это вдруг очень насторожило и обеспокоило его. Он поднял голову и увидел полотенце и пляжную сумку, потом стал вглядываться в даль и наконец заметил крошечную белую точку — купальную шапочку примерно в полумиле от берега.

Он ринулся в воду и поплыл, шумно плескаясь и пофыркивая, потом перевернулся на спину, чтобы отдышаться, и по мере того, как его дыхание становилось спокойнее, начал с приятным чувством ощущать почти неуловимые подъемы и спады волн. Он снова ринулся вперед — теперь в сторону берега — и закашлялся, подходя к полотенцу. Когда он снова поискал ее взглядом, она была уже ярдах в двухстах, приближаясь к берегу без усилий, медленным кролем, перекатываясь на бок, чтобы сделать вдох, змеиным движением запуская коричневые руки в воду. Он с удовольствием наблюдал за ней. Она наконец выбралась на берег, и он восхитился широкими плечами и стройной талией, женщина тем временем сняла белую шапочку и тряхнула жесткими черными, тронутыми сединой волосами. И тут Майк понял, что это Мэри Джеймисон. На ней был серый облегающий купальник с бледно-голубым рисунком, и, пока она шла к нему, солнце играло в капельках на ее лице, бедрах и плечах, превращая их в ртуть.

— Доброе утро, Майк.

— В каком году ты выиграла Олимпиаду?

— Фью! А чего ты ожидал? Я научилась ходить и плавать одновременно. Всего получается сорок один год тренировок.

— Ты делаешь это каждое утро?

— Когда становится слишком холодно, я плаваю в бассейне.

— Ты выглядела такой одинокой там, вдалеке, Мэри.

— В этом-то и прелесть, — сказала она и быстро добавила: — Как ты отнесешься к чашке кофе?

— Горячего и черного? Как к чуду, но тебе не стоит идти обратно в такую даль…

— Только до беседки.

— Ох, я все время забываю об этих ваших удобствах.

— Сахар?

— Может быть, половину ложечки, спасибо, — сказал он. — Тебе помочь?

— Побудь на солнышке, Майк.

Он смотрел, как она идет к беседке. Слегка тяжеловата в бедрах. Чуть-чуть мягковаты руки и плечи. В остальном — тело молодой девушки.

Какое-то время назад Майк получил письмо с приглашением от Троя.

Майк приготовился увидеть более молодую «вторую жену» Троя — так всегда бывает. Но его встретила грациозная женщина, которая была, по всей видимости, того же возраста, что и Трой, или чуть старше, с резкими чертами лица — орлиный нос, плоские щеки, широкий рот, темные глаза, цепко смотревшие на вас, седые прядки в кудрявых черных волосах. В ней чувствовались особая сдержанность и достоинство, и после первых десяти минут общения Майк не мог себе представить, чтобы она совершила какой-нибудь грубый или недобрый поступок. Он поймал себя на мысли, что Трой получил больше, чем заслуживал.

Она вернулась из беседки с крохотным подносом, отделанным в мексиканском стиле, на котором стояли толстые белые бокалы с дымящимся кофе, потрепанная оловянная миска, полная печенья «трисквит», и большие мягкие бумажные салфетки, придавленные пачкой ее сигарет и зажигалкой. Мэри расчесала волосы, накрасила губы и надела солнечные очки в красной оправе.

Она сказала, ставя поднос на песок перед полотенцем и усаживаясь рядом с ним:

— Я решила рискнуть — может, ты захочешь разделить со мной один из моих грешков. В кофе есть буквально капелька ирландского виски, Майк.

Он усмехнулся:

— Попробую заставить себя.

— Что ты думаешь о вечеринке?

— Предполагалось, что я должен начать этот разговор первым и поблагодарить. Спасибо. У меня перемешались все имена и лица. Мне нужно заняться сортировкой.